Буду так же признателен и за отзывы читателей.

Глава 15

До отделения ехали молча. Старенький «козлик» гудел кое-как восстановленным двигателем, тарахтел при переключении скоростей еле живой коробкой передач и громко скрипел на поворотах ржавым железом корпуса и пружинами сидений.
Периодически включалась и орала специально установленная на большую громкость милицейская рация
- Бутырки сто шестьдесят седьмому.
- Сто шестьдесят седьмой на связи.
- Скоро там задержанного доставите?
- Минут через десять подъедем.
- Разгрузитесь, и надо будет ещё по двум адресам проехать, доставить оперативную группу и кинолога с собакой в район жд вокзала.
Как я понял, сопровождающие меня труженики закона, надеялись, что уверенный командный тон и сухая деловитость радиопереговоров между многочисленными постовыми, мобильными группами милиции и их стационарными базами, подспудный страх перед мощной силовой системой, окажут на меня нужное и глубокое психологическое воздействие.
Действительно, временами возникало неприятное ощущение собственной незначительности и беспомощности перед этой колоссальной карательной машиной. Будто ты, назначенный кем-то виноватым по дурацкому недоразумению или по стратегическому, либо шкурному расчёту, пытаешься глупо и бессмысленно сопротивляться неотвратимому, уворачиваясь, как букашка на тротуаре, от ног преследующего тебя великана. А разве можно сопротивляться бездушному чудовищу или металлическому конвейеру, у которого нет ни мозгов, ни желания, ни времени разбираться с каждой жертвой, попавшей на его транспортную ленту?
Согласно наклеенным на них ярлыкам и лимитам отпущенного времени, подозреваемые граждане проходят по всем звеньям стандартной технологической цепочки. И вопреки декларируемым принципам правосудия, на практике оказывается, что не чиновники должны доказывать виновность человека, случайно попавшего между шестерёнками машины правосудия, а сам гражданин. Он, будучи задержанным, находящийся в камере без связи с внешним миром, без надёжного юридического консультанта, должен сам оправдываться в несуществующих прегрешениях.
Это такая «взрослая игра» – если не оправдался, не отмылся, не открестился или не перевёл на другого стрелки, показав жаждущему крови «правосудию» другую жертву, в которое оно может вцепиться и придушить, то наша «правообвинительная» система совершенно спокойно тебя съест. Перемелет твои нежные косточки, выплюнет остатки и быстренько примется за следующую жертву. С точки зрения охранителей закона так устроен мир, и именно так всё и должно быть. А точка зрения безвинно пострадавших людей, точка зрения неудачников и козлов отпущения никогда не озвучивается в СМИ и нашу Фемиду не интересует.
Вот такой расклад, как говорится.
Все эти соображения и предчувствия последовательно проносились в моих мыслях до тех пор, пока ГАЗ-ик, в последний раз жалобно взвизгнув тормозами, не остановился у металлических дверей 16-го отдела милиции.
Мы приехали.
Видимо, в здании шёл ремонт, всюду валялись доски, мешки с цементом, строительный мусор.
Теперь надо готовиться испытать на себе весь ассортимент «прессинговых» мероприятий, который обязательно применит ко мне доблестный борец с преступностью, следователь Петухов. Я бы добавил, глухой следователь Петухов. Неужели нельзя было меня послушать и дождаться Олю дома? Или я, как особо опасный преступник, мог удариться в бега?
Ладно, бесполезно мусолить эти простые вопросы. Посмотрим, что мне приготовила наша система дознания в лице глухого следователя.
Выйдя из машины, я первым делом спросил, обращаясь к милиционерам
- Могу я позвонить своему адвокату?
Вопрос их искренне развеселил. Майор добродушно ответил
- Тебе здесь не Америка, не суетись! Всё будет, и адвокат, и камера, и срок. Всё твоё. Сколько заслужил, столько и получишь.
Пока меня ничем не удивили. Всё-таки нам ещё очень далеко до настоящей демократии и соблюдения прав человека.
Внутри здания у меня без лишних слов отобрали паспорт и сотовый телефон, затем впихнули в маленькую камеру с каким-то спящим бомжом. Очень грязным и вонючим.
Бомж скорчился на полу тесной клетушки и мирно спал, источая вокруг тошнотворные миазмы. Дышать было тяжело. Я и представить себе не мог, что в мире может существовать подобная вонь. Меня слегка затошнило. В кармане брюк нашёлся платок, и я попытался дышать через него. Стало чуть полегче. Интересно, сколько я так протяну?
Как я понял, прессинг на меня, пока в самой лёгкой форме, уже начался…
Каждые 10-15 минут мимо камеры будто бы невзначай проходил со страшно занятым видом следователь Петухов и косился своим петушиным глазом на меня, дескать, не дозрел ли для разговора по душам?
Видимо, я, по его мнению, не дозрел, потому что продолжал оставаться в камере.
Только где-то через час, замок в клетке щёлкнул и здоровенный сержант, привычно зажимая нос, велел мне выйти. Покидая камеру, я искренне пожалел рядовых работников милиции, которым, вероятно, частенько приходится вынужденно общаться вот с таким вонючим контингентом. Неприятные издержки профессии…
В небольшой комнатушке, куда меня привели, находился обшарпанный письменный стол, пара стульев и полуразбитый книжный шкаф без стёкол. На его полках валялись кипы каких-то папок, бумаг, бланков.
За столом сидел следователь Петухов.
Для полноты воспроизведения картины «допроса в застенках НКВД» не хватало только «правильного» освещения и стенографистки с пишущей машинкой. Лампа, направленная в лицо подозреваемому отсутствовала, как и классический полумрак в подобного рода сценах.
В раскрытое окно, сквозь железную решётку, бил яркий полуденный свет весеннего солнца. Снаружи жужжали и иногда по дурости залетали в казённое помещение пчёлы и гудящие, как летающие танки, неповоротливые майские жуки. Однако, насекомые быстро разбирались, что попали совсем не туда, куда надо и, облетев несколько раз комнату с крашеными серой масляной краской стенами, наполненную затхлым стоячим воздухом с запахами гниющего деревянного пола, олифы и старой бумаги, находили выход и улетали на волю.
Последовать за ними я не мог, поэтому уселся на стул без приглашения и со скукой стал ждать развития событий.
В принципе, сценарий, который меня ожидал, был изначально ясен. Последовательный прессинг со всё более грубым и прямолинейным давлением. С тем, чтобы используя все «наработки» неофициальных отечественных технологий дознания, любым способом меня сломать, запугать и заставить написать «чистосердечное признание». После чего появятся реальные основания для возбуждения уголовного дела со всеми вытекающими последствиями. Это только в кино следователи раскрывают преступления, используя добытые реальные улики, мощный интеллект, дедуктивный метод и неотразимую логику. В жизни всё иначе…
Петухов сидел за столом и что-то писал. Ждал, когда я начну нервничать и проявлять признаки беспокойства.
Не дождался.
Поднял голову и посмотрел на меня выцветшими бледно-голубыми глазами. На лице появилась ехидная всезнающая улыбка, профессиональный атрибут многоопытного работника Системы, искусно и расчётливо загоняющего жертву в подготовленную логическую ловушку.
Петухов пододвинул ко мне листок бумаги и ручку
- Пишите.
- Что писать?
- Пока объяснительную, каким образом вещи Любимовой оказались в вашей квартире. Но лучше было бы для вас, - следователь выделил последние слова, - если бы вы честно сознались, почему вы убили вашего редактора, где девушка и что вы с ней сделали. Её тело, ведь, само пока так и не пришло, как вы обещали.
- Придёт. Думаю, уже скоро. И это покажет, что вы зря тратили и моё, и своё время.
Взгляд у Петухова стал колючим и многообещающим. Он прищурил один глаз и сквозь зубы процедил
- Не забывайте, что по закону, мы имеем право задержать вас на 72 часа. А за это время, уж будьте уверены, улики мы найдём. Я добьюсь открытия уголовного дела, но на поблажки тогда не рассчитывайте. Никакой явки с повинной уже не будет.
Я улыбнулся
- Так вы что, предлагаете мне оговорить себя и дать ложные показания? Я правильно вас понял?
- Не умничайте, - раздражённо бросил Петухов, - и не стройте из себя невинного младенца. Я много таких видел…
Я не смог удержаться, чтобы не подкузьмить этого упёртого самодура
- Да-да, вы говорили. Они давно уже все лес валят.
Петухов зло сверкнул глазами, но промолчал и опять принялся писать что-то мелким неразборчивым почерком на очередном бланке. Сделал вид, что очень занят.
Наверное, вот так и «шьются» дела фигурантам, подобным мне.
Ну что ж, придётся действовать по уставу местного монастыря. Моя задача – тянуть время и дожидаться, когда Оля приедет от Маршавина ко мне домой, прочитает записку и явится самолично в 16-й отдел милиции. Тогда при появлении исчезнувшего «тела» меня будут вынуждены немедленно отпустить.
Когда я написал объяснительную и вручил Петухову, тот внимательно её прочитал, разочарованно пожевал нижнюю губу и подчёркнуто корректно попросил подписать каждую страницу, поставить дату.
После того, как я это сделал, Петухов забрал листочки, с явным сожалением пожал плечами, как бы говоря – ну что, парень, ты сам выбрал свой путь, теперь ни на кого не пеняй, затем он вышел в коридор. Щёлкнул замок, запираемый ключом снаружи.
Отсутствовал хозяин кабинета минут десять. Вернулся с довольно-таки гнусным выражением лица: в уголках рта пряталась язвительная усмешка, в глазах светилось обещание близкого и неприятного мне сюрприза.
Интересно, какую ещё пакость задумал этот человечишка?
Петухов уселся за стол и, демонстрируя полное безразличие к моей персоне, продолжил что-то писать на очередном листке бумаги. Следующий акт многомудрого психологического спектакля?
Через несколько минут в дверь постучали, и в комнату ввалился тот самый здоровенный сержант, который выводил меня из обезьянника с бомжом.
Петухов, не поднимая глаз от своей писанины, мотнул головой в мою сторону и коротко бросил
- Уведите.
Привели меня уже не в обезьянник, а в какое-то только что отремонтированное помещение, где ещё воняло масляной краской и олифой. С натужным скрежетом открылась тяжёлая металлическая дверь со специфической форточкой и дырочкой для подглядывания. Глазам предстала большая комната площадью примерно в тридцать квадратных метров.
Освещение было плохим - маломощная лампочка да слабенькие лучи дневного света из приоткрытого зарешеченного окна под потолком.
На длинных, недавно покрашенных коричневой краской скамьях стоящих вдоль стены, в ленивых позах сидели трое задержанных с явно уголовными физиономиями. Похоже, это недавний улов «спецконтингента». Чувствуется, что народ бывалый, никто не нервничает, никуда не торопится.
К вошедшим лениво-презрительное внимание сквозь полуопущенные веки.
Сержант толкнул меня в спину, и я влетел в комнату, оказавшись почти в самой её середине.
Дверь позади меня с лязгом захлопнулась. Кроме послеремонтной вони в помещении пахло сыростью, тяжёлым духом давно не мытых тел и невнятной угрозой.
Я присмотрел в углу свободное местечко и направился туда с намерением присесть, привалиться спиной к прохладной стене и немного покемарить.
- Эй ты, Филиппок, куда намылился? – громко и насмешливо спросил кто-то за моей спиной.
Собственно, у меня иллюзий не было. Ясно, что меня ждёт вторая фаза прессинга. Камерного.
Не знаю, какие инструкции на мой счёт получили арестанты и насколько далеко им разрешили зайти, но я к «тёплой» встрече был готов загодя.
Сначала попробую наладить отношения по-хорошему, а не получится, не обессудьте граждане-бандиты, познакомлю вас с теми доходчивыми методами воздействия на сознание противника, которым обучало наше государство свои элитные отряды десантников спецназа. Не думаю, что вам понравится. Это даже мне не нравится – делать людям больно.
Спокойно поворачиваюсь на голос. Вижу наглые колючие глазки на грубом квадратном лице, будто бы вырубленном из старого потемневшего полена несколькими не очень искусными ударами топора. Сплющенный нос, жиденькие спутавшиеся волосы, крепкая коренастая фигура, развалившаяся на скамейке. Явно, главный тут. Рядом с ним с готовностью к развлечению скалят зубы мордатые кореша.
Комиссия по встрече приступила к выполнению указаний граждан начальников.
Попробую пока отшутиться.
Обезоруживающе улыбаюсь открытой простой улыбкой рубахи-парня и вступаю в переговоры
- Да что вы, мужики! Обознались, наверное. Я не Филиппок вовсе, меня Сергеем зовут. Да и намыливаться пока не собирался, чай, не в бане.
- А чего не здороваешься, Серёжа? – не унимался местный авторитет.
- Дык, людей будить не хотел, - ещё шире улыбнулся я, - думал, тихий час у вас тут, люди отдыхают.
- Выходит, ты ошибся, Серёжа, - осклабился коренастый, - а за ошибки надо платить.
- А что принимается? – невинно осведомился я.
- Та всё! – растянул в ухмылке губы авторитет, - курево, бабло, травка и даже натурой можно взять.
- А натурой – это как? – строя из себя полного лоха, спрашиваю.
Коренастый развеселился. Поверил, видимо, что ему для развлечения менты и впрямь полного лоха подогнали.
- Та это просто игра такая, что-то вроде борьбы сначала. Для общего веселья и удовольствия. Хочешь поиграть? – прищурился авторитет.
Его шестёрки гаденько заулыбались. Каждый из троицы комплекцией был гораздо посерьёзнее меня и каждый явно предвкушал развлечение.
Сейчас мне тянуть время уже не было смысла. Ясно, что конфликта не избежать. Чем скорее будет ясность в ситуации, тем лучше. Коренастый из этой троицы явно был самым опасным. Первым не пойдёт, шестёрку пустит. Опытный и осторожный, как матёрый волк.
Тут надо бы вначале разыграть из себя неуклюжего придурка, пока буду с корешами разбираться. Хотя, они могут на меня все разом кинуться. Так для них безопасней. Нет, вряд ли. Скорее, все ж таки поиздеваться захотят, поиграть, как кошки с мышкой.
Ну-ну, пусть поиграют.
А если гуртом кинутся, тогда мне уж придётся с ними не церемониться, бить всерьёз и на всю катушку. А это чревато тяжкими телёсными и даже хуже…
И это мне совсем не нужно. Это нужно Петухову. То ли меня тут отметелят и я стану сговорчивее, то ли я кому-нибудь что-то сломаю, и это тоже будет на руку следователю, как рычаг воздействия на меня – угроза открытия уголовного дела по факту избиения неких безобидных граждан, случайно попавших со мной в камеру.
Но выхода нет. Придётся действовать.
Попробую для начала выставить себя беспомощным интеллигентом, не представляющим для старожилов камеры никакой угрозы.
Продолжая разыгрывать роль лоха, неуверенно говорю авторитету
- Курева, травки нет. Из денег только немного мелочи с собой, могу всё отдать, если этого хватит. Бороться, вообще-то, не люблю, но если вы хотите размяться, то ладно. Я когда-то борьбой занимался, можно чуть-чуть и размяться.
- Хотим, хотим! Засиделись тут! – хохотнул старшой, - а ну, Витёк, поднимайся. Покажи Серёже, чё такое натура. Потопчись с ним, а мы покудова посмотрим.
Когда Витёк поднялся со скамьи, выпрямился и расправил плечи, то из бесформенной рыхлой массы превратился в порядочного медведя. Да и рожей Витёк ненамного отличался от косолапого.
И вот этот «ведмедик» Витёк, гаденько ухмыляясь и выставив перед собой здоровенные ручища-грабли, направился ко мне.
- Мужики, а правила какие? – сделав вид, что верю в этот спектакль, спросил я.
- А никакие! Хто победит, того и натура! Сначала Витёк поборется, потом мы перепихнёмся, - показав гнилые жёлтые зубы, ответил старшой.
- А бить можно?
- Можно и бить, - охотно согласился коренастый, - если сможешь. Я ж тебе гутарю, шо правил нема.
Ну вот, вроде, сделал всё, что должен. Теперь можно и «побороться». Главное, постараться уронить этого «ведмедика» в тот момент, когда он будет находиться спиной к товарищам, чтобы они ничего не успели понять и падение «борца» выглядело, как случайность. Тогда у меня будет шанс побороться со второй шестёркой один на один.
Ладно, потанцуем.
Продолжая разыгрывать из себя городского интеллигента-неумеху, я выставил перед собой руки в борцовской стойке и сделал вид, что принял игру.
«Ведмедик», дурашливо облизываясь и перемигиваясь с товарищами, подошёл ко мне и, раскачиваясь корпусом вправо-влево, стал имитировать действия борца, пытаться схватить меня то за руку, то за воротник рубашки. Пару раз попытался сделать корявую подсечку.
Я, как бы случайно, уходил от атак противника и всё время неторопливо кружил вокруг, заставляя его тоже вертеться и стараясь, чтобы он чаще находился спиной к сотоварищам.
Покружились мы в этой клоунаде минуты две, Витьку ухватить меня не удавалось и публике постепенно начало надоедать наше топтание.
- Давай, Витёк! Вали его, что тянешь, - подбадривали товарища коренастый с дружком.
«Ведмедик» пыхтел и постепенно зверел от безуспешных усилий ухватить меня хоть за что-нибудь. Глаза у него налились кровью, дыхание стало шумным.
Я почувствовал, что наступило самое время Витьку отдохнуть. Выбрал момент, когда его туша закрыла от меня лица дружков, и быстро провёл короткий жёсткий удар «татэ цуки» в солнечное сплетение.
«Ведмедик» немедленно сломался пополам, закатил глаза, закачался и начал хватать воздух ртом, как неожиданно для себя оказавшаяся на берегу крупная рыбина.
Быстрым зацепом ступни я сбил опорную ногу противника и сразу же отскочил на шаг назад, чтобы меня видели дружки Витька.
Когда тот, наконец, грохнулся на пол, хватаясь руками за грудь и судорожно разевая рот, я вроде как, был не причём. Стоял в стороночке и жалел бедолагу.
- Мужики, вашему Витьку, наверное, плохо с сердцем стало. Чего-то он вдруг взял, да и упал.
Витёк лежал на полу расплывшейся бесформенной массой, беззвучно разевал рот и был явно не в себе. По его щекам почему-то текли слёзы.
Коренастый с дружком ошарашено подскочили с мест, подбежали к шевелящемуся телу и попытались его поднять. Но тело самостоятельно на ногах не держалось и находилось в глубокой отключке. Парочка оттащила тушу к стене, усадила кое-как на скамью. Коренастый принялся бить Витька по щёкам, пытаясь привести его в чувство.
- Наверное, обморок, - глубокомысленно заметил я, - тут воздух плохой. Несвежий.
Коренастый подозрительно посмотрел на меня, и я постарался выглядеть как можно более прозрачным и безобидным, состроив гримасу глубокой озабоченности происшедшим. Оставалась надежда, что эти идиоты вызовут для пострадавшего врача и оставят меня в покое.
Если же нет, то тем хуже для них.
Каким-то звериным чутьём коренастый, видимо, чувствовал, что Витёк грохнулся не просто так, догадывался, что это как-то связано со мной, но удара и подсечки не видел. Я точно выбрал момент.
Ментов и доктора старшой вызывать не стал. Увидев, что пострадавший дышит и постепенно приходит в себя, коренастый оставил его в покое и, жёстко посмотрев мне в глаза, сквозь зубы бросил
- Пусть Витёк пока отлежится, отдохнёт маленечко. А мы продолжим. Давай, Кирюха, поборись с Серёгой. А я посмотрю. Что-то мне кажется, он фрукт непростой…
В это время, «непростой фрукт», то есть, я, старательно прикидывался валенком.
Ситуация упростилась. Теперь мне можно быстренько и надёжно вырубить Кирюху и заняться уже без всякого камуфляжа самым опасным из них – коренастым типом с явным и большим уголовным опытом.
Надо только держать ухо востро, не допустить, чтобы эти двое накинулись на меня с разных сторон одновременно. Постараться, чтобы пока я буду махаться с Кирюхой, этот старшой не оказался у меня за спиной. В такой компании о честном поединке и речи быть не может. Как только бандиты поймут, что жертва может представлять для них угрозу, балаган немедленно закончится и вся стая бросится на врага.
Витёк полностью придёт в себя ещё не скоро, а вот за старшим надо приглядывать, тем более, после того, как я заметил знак, который коренастый незаметно сделал Кирюхе.
Тот, как «ведмедик», комедию ломать не стал и сразу попёр буром, пытаясь обхватить меня своими мощными волосатыми руками, очень похожими на лапы средней гориллы, и слегка придушить.
Пару раз я ушёл от него нырками под проносившийся мимо локоть, но когда попытался повторить этот манёвр в третий раз, Кирюха успел-таки меня схватить и попытался обездвижить жёстким ударом своей чугунной головы мне в лицо.
Я вовремя присел и он промазал. На мгновение я выпустил из виду коренастого. А вот этого делать никак не следовало. Тот подобрался сзади, одним быстрым змеиным движением обхватил меня за торс и сдавил в мощном захвате. А Кирюха попытался провести «двойку» - один удар в живот, другой в челюсть.
Пресс мне пробить трудно, а вот челюсть для битья подставлять нельзя.
Пришлось отбросить конспирацию. Всё ребята, повеселились, а теперь давайте поработаем всерьёз. Знаете, как дерутся краповые береты? Нет? Щас познакомитесь. Это вам не худосочных интеллигентов кодлой по скверикам растопыркой пугать. Десантура это вам даже не спортсмены какие-нибудь, боксёры там или дзюдоисты, у тех хоть какие-то спортивные правила есть, ограничения. А какие у десантников ограничения в боевых условиях? Правильно, никаких! Главное, выжить и нейтрализовать врага. Как нейтрализовать – это уж по обстоятельствам, как получится. Тут ставка – жизнь. Либо ты, либо тебя! Выбирать не приходится, работаешь на автомате.
Есть какой-то центр в подсознании, который контролирует последний предел, тот уровень воздействия на противника, за которым точка невозврата – смерть.
В скоротечном бою, отработанные месяцами и годами удары на поражение жизненно важных органов сдержать трудно, потому спецам по боевой рукопашке и приходится избегать опасных свалок. Когда реагирование на опасные ситуации ведётся на уровне рефлексов, времени для обдумывания и анализа действий нет.
Так что в моём случае правильнее было врагов разделить и спокойно разобраться с ними поодиночке. Поэтому я и пытался «бороться» с этими дуболомами по одному. Для них же самих так было бы лучше.
Но коренастый спутал все карты. Его предательское нападение сзади создало реальную угрозу моему здоровью. Тут уж не до сантиментов: ах, человек пострадать может от моей грубости! Может. И ещё как!
Так что свою челюсть Кирюхе я подставлять не стал. Пододвинул коренастого. Вот он удивился, когда кореш ему вмазал! Нет слов!
Ну, а дальше, дальше пришлось быть жестоким. Как в обычном боевом соприкосновении с опасным противником. Военная проза.
Кирюхе я сначала расквасил нос, затем ударом колена выпустил из пуза воздух с лишними газами и, напоследок, ударом «клюв птицы» ненадолго отключил дыхание. Выбирать «мягкие» варианты уже не было времени, работал на конечный результат – полное обездвиживание противника.
Кирюха мешком осел на пол, Захрипел, выпучил глаза и начал потихонечку синеть.
Коренастый после хука в челюсть от напарника, на секунду вылетел в астрал и позволил себя отключить более нежно. Я его просто слегка придушил. До потери сознания. Но это не смертельно, чуть поспит и оклемается.
А вот Кирюху надо спасать. Жмурик мне тут сейчас совсем не нужен, да и грех на душу тоже, несмотря на то, что я действовал в пределах необходимой обороны. Правда и тут это чёрта с два кому докажешь.
Разложил я посиневшую Кирюхину тушу на полу, провёл комплекс реанимационных мероприятий, затем отхлестал «шестёрку» по щекам и послушал дыхание. Вроде, восстановилось, дышит! Жив субчик! Горло и пузо ещё долго болеть будут, но выживет.
Теперь можно устроить тела на отдых и перевести дух самому. За свой визит в эту обитель я, кажется, расплатился сполна. Натурой.
Я положил тела спинами на скамьи, руки всем заложил за головы так, что казалось, будто арестованные отдыхают в одной позе.
Сам тоже улёгся на скамье в той же позе и, наконец, слегка расслабился. Но продолжал следить за сокамерниками, дабы избежать сюрпризов.
Тела вели себя хорошо, не порывались встать и подкрасться ко мне. То ли у них включился инстинкт самосохранения, то ли не придумали ещё как себя повести со мной после всего, что произошло.
Стало быть, вторая фаза прессинга Петухова закончилась. Что он придумает на третий раз? Удастся ли мне выкрутиться?
Ладно, не буду гадать, чему быть того не миновать. Пока надо воспользоваться временным затишьем и передохнуть, собраться с силами.
Сколько я уже тут? Полчаса? Час? Вряд ли в планах Петухова было оставлять меня здесь надолго, только дать возможность этим уркам как следует меня помучать и поиздеваться, чтобы я, значит, «дозрел» и «раскололся». Вот и весь метод. Примитивный и простой, как дважды два.
В двери звякнула и приоткрылась металлическая форточка, мелькнули чьи-то настороженные глаза. Раздался щелчок отпираемого замка, негромкий, натужный визг петель и в помещении появился давешний старшина. Он остановился у двери и изумлённо уставился на четырёх задержанных, лежащих симметрично друг от друга на скамьях и в одной и той же позе – со скрещёнными руками под затылком.
Ну прямо тихий час в пионерском лагере, а не отсидка в КПЗ.
Дверь раскрылась шире, и в камере появился Петухов.
Сквозь полуприкрытые ресницы я с удовольствием наблюдал за его выражением лица. Интересно, что он надеялся тут увидеть? Особенно, в свете использованного комиссией по встрече слова «натура»? Наверное, не такую умилительно-расслабляющую картинку.
Следователь нетвёрдым шагом медленно прошёлся по комнате, вглядываясь в лица лежащих задержанных, старательно изображающих состояние глубокого сна, потом остановился возле меня и почему-то шёпотом спросил
- Что здесь происходит, Таранов?
Я сделал вид, что просыпаюсь. Приподнялся, зевнул, протёр глаза
- А? Андрей Николаич? Разбудили… Что происходит? А ничего не происходит. Скучно. Народ отдыхает. А что, нарушили чего-то?
Петухов обалдело уставился на старшину, стоявшего с открытым ртом. Тот встрепенулся, выходя из оцепенения, и растерянно спросил
- А откуда вот у этого, - он показал на коренастого, - фингал под глазом появился?
Ага, заметил-таки. Сразу.
- Да, - говорю, - ребята тут вначале в какую-то игру играли, не знаю, как называется, - один закрывает глаза, его кто-то стукает, а он должен угадать кто. Развлекались. Может, друг другу фонарей и наставили. Потом устали и легли отдохнуть. Ну и я с ними. Делать-то нечего.
Старшина недоверчиво дёрнул щекой
- Ты хочешь сказать, что Бугор, - он мотнул головой в сторону старшого, - позволил себе в какие-то игры играть и даже кому-то из шестёрок себе фонарь поставить? Не бреши!
Я пожал плечами
- Хотите верьте, хотите нет.
Петухов подошёл к коренастому, тряхнул его за плечо
- Бугров, что тут было?
Старшой медленно принял сидячее положение. Судя по всему, предложенная версия происшедшего его устроила и он, пряча глаза, неохотно подтвердил её
- Та просто баловались, от неча делать. Эт Кирюха мне нечаянно попал. Не хотел. У меня обиды на него нету.
Петухов со старшиной обменялись удивлёнными взглядами. В органах оба служили не первый год, скумекали, видать, что тут на самом деле произошло. Тем более, что сами же наверняка и инструктировали этих трёх орлов, которые в данный момент на таковых гордых птиц совсем не походили.
Секунд десять прошло в напряжённом молчании. Бравая троица уже вся переместилась в сидячее положение и держалась несколько смущённо.
Старшина, приподняв фуражку, растерянно чесал лоб и тихо гундосил на ухо Петухову
- Чтоб с Бугровской шайкой такое сотворили, первый раз вижу.
У следователя начала дёргаться щека. Это что-то нервное. Бедняга! Видимо, я уже успел ему надоесть. Но что поделаешь? Сам ведь всё это затеял. А со мной, действительно, лучше не связываться, характер уж больно вредный. Это мне ещё с детского сада говорили, когда пытались в столовой у моих друзей печенье отбирать. Так что зря он надеется, не буду я никакую «чистуху» писать. Даже для отмазки, чтоб просто от него отвязаться.
Петухов, наконец, оценил ситуацию и что-то решил. Сузив глаза, он зло бросил старшине
- Так, Таранова ко мне! Немедленно! – и, взбешенный, выскочил из камеры.
Когда я выходил, чувствовал, как спину сверлили три пары горящих ненавистью и обещанием, глаз.
Ничего ребята, холодный душ полезен! На будущее добрее будете. Мало ли какой ещё с виду безобидный гражданин вам попадётся, а наедете неосторожно, - накостыляет по первое число.
Ах, опыт, сын ошибок трудных…

Через минуту я опять оказался в комнатушке, служившей временным кабинетом для следователя Петухова. Он сидел на прежнем месте и старательно пытался скрыть досаду.
Нет, дилетантом в своём деле он, конечно, не был, но, как и многие другие коллеги считал – зачем напрягать мозги, тратить своё время и нервы на игру в соблюдение всяких там кодексов, формальных инструкций и мифических прав человека имея в руках всю полноту власти и свободу манёвра сделать так, чтобы быстренько решить проблему и чтобы ни одна собака не подкопалась, каким именно образом.
А этих способов в запасе у грамотного следователя вагон и маленькая тележка. Можно свидетеля найти, который будто бы видел как подозреваемый делал что-то нехорошее: грабил где-то кого-то, перевозил что-то, не суть важно. Задержать его по какому-нибудь старому «глухарю» и отрабатывать по «горячему» делу, меняя варианты прессинга. Если «не склеится», свидетель потом всегда может заявить, что обознался, изменить показания.
Мне оставалось догадаться, что на этот раз удумает этот маленький костлявый паук. Сдаваться он пока явно не собирается и лелеет надежду припереть меня к стенке.
Никакой фантастической лабуде сей, убеждённый до мозга костей материалист не поверит. Он верит только фактам, уликам и «чистосердечному признанию».
Петухов ни за что больше не допустит появления очередного «висяка» в отчётности и в своём послужном списке. Он считает, что преступников надо изобличать любыми способами. Цель оправдывает средства! Главное - не способы, главное результат. Желательно быстрее и с меньшими затратами сил и средств. И обязательно обвинительного характера, чтобы вышестоящее начальство видело, сколько обезврежено опасных преступников, какой огромный объём работы проводит майор, и как растут вверх показатели раскрытия преступлений в возглавляемом им подразделении. А если иногда посадят не того, кого надо, что ж, все люди иногда ошибаются… Лес рубят – щепки летят!
В тишине, нарушаемой только периодическим шуршанием бумаги да слабыми звуками городского шума, проникающего через открытое окно, вдруг, резко и противно зазвонил телефон.
Петухов взял трубку, скосил глаза на пейзаж за окном. При первых же звуках голоса абонента дёрнулся, подтянулся, уставился напряжёнными глазами в какую-то бумагу на столе
- Да… Так точно! Пока ничего нового… Делаю всё возможное… В каких пределах? Понял.
Петухов бросил трубку на аппарат и постарался не встречаться со мной взглядом.
Мне почему-то показалось, что в телефонном разговоре с неизвестным собеседником, скорее всего, начальством Петухова, речь шла о моей скромной персоне.
И, если вопрос следователя «В каких пределах?» подразумевал собой допустимый уровень давления на задержанного, то ответ мог меня совсем не обрадовать.
Петухов задумчиво постучал костяшками пальцев по столу и процедил сквозь зубы
- Так, так, гражданин Таранов, значит, не хотите сотрудничать со следствием? Облегчить себе жизнь? Кхе-кхе… Да и нам заодно. Пытаетесь уйти от ответственности? Не выйдет! Надеюсь, не думаете, что вам вечно будет везти? - и красный глаз с откровенной издёвкой в упор уставился на меня.
Похоже, начальство благословило Петухова на какую-то очередную мерзость. Что будет на этот раз? Зажимание пальцев в дверном косяке или допрос с пластиковым пакетом на голове? Меня передёрнуло от неприятных предчувствий.
Сквозь неплотно прикрытую дверь из коридора донёсся какой-то невнятный шум, женские голоса. Через несколько секунд в комнату просунулась голова дежурного прапорщика и глянула на Петухова
- Там женщина какая-то вас спрашивает. У которой дочка пропала. Нашлась дочка. Хочет заявление своё забрать и просит задержанного отпустить, со слов дочери он её не похищал, а наоборот, помог.
Лицо Петухова в этот момент надо было видеть. Оно растянулось в разочарованной гримасе, как будто в самый последний момент крупной игры, до выигрыша ему не хватило всего одного очка.
Я позволил себе сделать предположение
- Ну что, Андрей Николаевич, раз тело всё-таки пришло само, как я и обещал, стало быть, у вас больше нет оснований меня тут держать?
Теперь Петухов был похож на охотничью собаку, у которой из зубов кто-то вырвал только что схваченную и ещё живую утку.
Чиновник зло бросил
- Сейчас разберёмся.
Затем он вышел за дверь, которую тут же запер снаружи и я услышал в коридоре невнятный бубнёж и звуки удаляющихся шагов.
Неужели это затянувшееся недоразумение, наконец, закончится и мне можно будет вернуться к своим делам?
Минут через пять появился тщательно пытающийся скрыть свои чувства, Петухов. Внешне ему удалось взять себя в руки. Он даже старался выглядеть, как человек, у которого одной тяжёлой проблемой стало меньше.
Я услышал долгожданные слова
- Вы можете идти. Девушка нашлась, ситуация разрешилась.
Когда я уже выходил из комнаты, Петухов, не сдержавшись, бросил мне вдогонку
- Но вы особенно не расслабляйтесь Таранов, у меня к вам ещё много вопросов.
- До свидания, Андрей Николаевич! Надеюсь, и на все остальные ваши вопросы будут похожие на этот, ответы.
Я прикрыл дверь и прошёл по коридору к дежурной части, у которой меня ждали заплаканная Оля и её мать с виноватым видом.