- Ты только приходи завтра обязательно! Хорошо? Здесь так грустно… И эти китайцы ещё. Может всё-таки развяжешь руки, а? Ведь, никто сейчас не смотрит! Ну, пожалуйста! Я так устал быть все время связанным!
- Нет, Лешенька, ну нельзя это, ты должен понять! Вот поправишься совсем – тогда мы с тобой затанцуем! Не обижайся, дорогой, так надо…

Она смотрит на меня, улыбаясь грустно. Под маской не видны её губы, но я знаю, что они улыбаются чуть-чуть. И глаза эти мои любимые… Они тоже грустят.

Господи! Когда же это всё кончится?! Когда, наконец, я смогу встать с этой долбаной койки?! Сколько времени я здесь?

- Лю, а сколько дней я уже здесь? Чего-то я забыл…

- Уже третий. Три дня, как тебя привезли из реанимации.

- Как – реанимации? Я, что, и в реанимации был?!

- Ну, вот, ты уже и не помнишь. Да, дорогой, лежал там, как куколка. Весь такой важный. Что-то бормотал иногда. Я даже заплакала сначала, когда тебя в первый раз увидела. Врач сказал, что всё нормально, только легкие ещё не начали работать, как надо. А теперь ты здесь. Сказали, примерно, неделя всего, а потом уже в палату… ну, где ходить уже можно. Понимаешь?

- А мне казалось, что я здесь очень давно. И потом эта яхта. А почему мы на яхте? А китаянку ты видела? Мы же вчера в море выходили. Только почему-то ночью.
Она смотрит на меня и ничего не говорит. Только губы начинают дрожать под маской, я вижу. Ну вот, сейчас заплачет.

- Люд, ну что ты, в самом деле? Ну, всё же нормально! Я не полезу в эти дела, честное слово! Но ты позвони Francesco! Позвони обязательно! Если бы просто проститутки – да и хрен-то с ними! Но здесь наркота! И кажется мне, что здесь и детьми торгуют, понимаешь?! Franco – полицейский, пусть он займется этим!

Моя Людка всё-таки плачет. Она вытаскивает бумажную салфетку, промокает глаза и пытается улыбнуться.
«Господи! Какая же ты дура, любовь моя! Ты опять решила, что я буду играть в героя. Не-ет, ребята, я просто сдам вас всех. И нисколечко стыдно мне не будет! Потому что я ненавижу наркоту! А эти две девочки маленькие! Ну, ведь, точно их для продажи! Суки! Ненавижу! Сожгу, на хрен эту яхту!»

- Люда! Ну, развяжи мне руки! Ну, я прошу тебя! Ну, здесь мафия, понимаешь?! Ну, надо взять эту тварь китайскую, понимаешь?! Ну, развяжи меня-аа!! Ну, не могу я так больше!!
- Лешенька, миленький, успокойся, родной. Я позвоню, ты не волнуйся! Он всё сделает, ты только успокойся, тебе нельзя волноваться. Всё хорошо, дорогой. Мафия, да, ну и ничего, что, мы мафий не видали, что ли? Ну? Всё нормально?

Она гладит мне лоб, целует меня, и её слеза капает мне прямо в глаз. Мне становится смешно. Вчера ночью, когда я от них сбежал, руки были развязаны. Я нырнул с борта, плыву к берегу, а сам думаю: почему вода не соленая? А потом дошло! Вот, дурра-аак! Мы же на озере! На нашем Lago di Garda!

- «Людк! А Людк!» – я пытаюсь говорить голосом Надюхи из известного фильма. «Лючия, porcamizeria(*1)., ну, не плачь, я же ушел от них! Всё окей!»
Моя Людка уже улыбается. А ведь я её люблю, однако! Ну, надо же! Это в мои-то сто лет-в-обед !

- Лю, иди-ка сюда! Ну, наклонись, чего скажу! Ну, ближе, ближе! Ты знаешь, а, ведь, я тебя люблю, как это не странно! Ну, развяжи хоть одну руку, потрогаю за одно место!
- Слава тебе, Господи! Ожил неугомонный, ты наш! Потом потрогаешь. Дома. Сейчас нельзя, люди смотрят.
Я смотрю вниз на первый этаж – там санитарки эти румынские чего-то делают, англичанин спускается сверху, идет к нам.
- Come va, signora? Tutto bene?
- Si, si, tuttaposto, grazie.(*2)

«Пошел ты на х.., мудак итальянский, чего приперся? А почему он по-итальянски? Вчера по-английски разговаривали. Странно… Хотя, стоп! как я мог говорить по-английски? Ни черта не понимаю!»
- Signore? Lei ha qualqe problemi? Forse ha bisognio qualqe cosa?
- Si, certo! Io no posso stare cosi! Scalegami, perfavore!
- Mi dispiace, signore, ma questo imposbile!(*3)

Он отходит довольный, гнусно ухмыляясь. Сволочь! Что, трудно развязать, что ли? Я, что, убегу отсюда? Так я ночью и так домой ухожу. Вчера, когда пришел…

- Люд, а когда я вчера пришел? Во сколько?
- …ну, я не помню… поздно, мне кажется. Да успокойся ты, через несколько дней все развяжут. Ведь у тебя трубки со всех сторон. Мало ли ты ночью, во сне выдернешь. Опасно это. Потерпи, дорогой, ну, пожалуйста…

Я смотрю по сторонам. Слева лестница наверх. Это, наверное, к этой шлюхе, к китаянке. С потолка, сквозь белые квадраты видны лица китайцев. Они иногда медленно шевелятся, что-то шепчут своими китайскими губами, глаза у всех закрыты. Бедные! Это рабы. Все они работают на эту бл..дь! Двадцать первый век! Цивилизованная Италия! И – рабство, которое даже не скрывают! Бред какой-то!
- Лешенька, мне уже пора идти, здесь позже нельзя находиться…

- Что ж делать. Конечно. Иди. Но, ты знаешь, все-таки они меня не достали. Погоди-погоди, сейчас доскажу, что вчера было. Ну, подожди пять минут!

- Хорошо-хорошо, не волнуйся, говори.

Она смотрит на меня так жалостно, так грустно, так больно, что опять начинаю звереть.

-Да, успокойся ты! Всё нормально! Вчера, когда я приплыл к берегу, как раз напротив LIDLa, меня уже ждали эти суки бразильские. Две – точно brasiliane, а третья, думаю, румынка, она здесь в палате меня, как мешок с дерьмом переворачивает. Ну вот, я сижу и мне не встать почему-то. А эта, черная которая, говорит: «Давайте ему двойную дозу вкатим!» Засадили мне в задницу два укола. Я думаю: «Ну, и хрен с вами! Хоть узнаю на старости лет, что такое героин, терять-то нечего». А эти стоя, ржут, мол, мало, надо еще! Вкатили еще один. А я сижу – и ничего! Представляешь? Никакого эффекта! Тут подъезжает Ambulansa, выходят двое черных. Оба в шляпах, таких, знаешь, с короткими полями. И начинают меня к себе затаскивать, в какой-то подвал. И я понимаю, что они меня трахнуть хотят. Mamma mia! Царица небесная! Только не это! Да еще и ниггеры! Ты же знаешь, как я их ненавижу! Я и говорю: «Подождите, я сейчас только поссать схожу». А на стене такой стенд… ну, не стенд, щит такой пожарный. А на нем топорик. Я его хвать, – рраз! И по башке ему! И всё! Снес напрочь голову! Кровь, мозги, ужас..! И меня и вырвало… И так неудобно, я же на спине лежу! Еле успел на бок повернуться. Кашляю, матерюсь, сестру эту долбанную зову, а крика не слышно! Потом пришла, наконец, стала мыть все, менять мне все мои тряпки, злая такая, опять крутанула меня, как куклу…

Я смотрю на Людку и вижу, что она мне не верит. Ну, что же это такое? Неужели она не понимает, что все это серьезно?!

- Люда, ты, что, мне не веришь?
- Верю, верю, родной. Ничего, все пройдет, не волнуйся… Мне идти надо, Леша. Ты уж держись, пожалуйста, ладно?

Она наклоняется, целует меня, и я опять близко-близко вижу её грустные зеленые глаза.

- Иди, королевна моя, Машеньке привет. Завтра придете? Вместе?
- Да-да, конечно, до завтра…

Она уходит и я остаюсь один в этой огромной палате с живым китайским потолком и снующими внизу санитарками. Рядом кто-то шевелится. А-а, это та девушка итальянская, которую недавно привезли. Я поворачиваюсь к ней и говорю:
- Привет! Как дела? Чего такая грустная?
- Привет! Да нет, ничего, просто скучаю по маме. А вы говорили, что вы фотограф, да?
- Да, было дело… Сейчас как-то не до этого. Снимаю, конечно, но… так для себя. Хотите ваш портрет сделаю, лицо у вас такое… в общем, я думаю, может очень даже интересная картинка получится. Я уже вижу её. Что-то в стиле ретро. Тридцатые годы. Тема, конечно, избитая, но… почему нет?

Мы идем вдоль канала. На ней твидовое пальто и шляпка такая… как у немок во время войны, цветочки искусственные, ботики. Да, надо сделать черно-белым, и букетик фиалок. Обязательно. Я кричу продавщице цветов, которая медленно катит свою тележку: «Signorina! Vieni qua, per favore!»(*4) Та подходит и протягивает девушке маленький букетик ромашек. Девушка берет цветы и мы идем дальше. Странно, но в этом месте я никогда не был. Думал, что как раз выйдем к Piazza San Marco, а здесь какой-то замок. В Венеции нет таких замков! Что-что, а Венецию я знаю, как свой Питер. Какие-то люди… лошади… О Боже! Опять этот горностай! И в такой же накидке! Прямо с головы по спине течет-переливается изумрудными брызгами какая-то ткань необыкновенной красоты, а по краям – кисточки с рубинами! Это точно рубины, отсюда видно! Когда меня китаянка привела на яхту, я сразу понял, что это бордель. Только очень дорогой. Я бы даже сказал – изысканный. И горности ходят в накидках. Как люди. Ужас! Но краси-иво! – жутко, как красиво! А эта сволочь китайская ставит ногу на бархатный пуфик и слегка так откидывает край своего зеленого кимоно, и я вижу выбритый лобок и потаенную щель. У меня встает так, что я зажмуриваюсь. Ну вот! То проблемы, а теперь – как мачта! Господи! Да я же голый, ну совсем голый-голый! Мне стыдно, я хочу позвать кого-нибудь, но опять сам себя не слышу. И тут подходит эта, которая хорошая, вроде полька она. Смотрит, смеется: «Ecco! Sei uomo sempre!».(*5)
«Дура! Ты же женщина! Ну, сделай что-нибудь! Понимаешь, ведь всё!»

- Fai qualcosa… - шепчу я, - tu vedi tutto…(*6)

Она смотрит по сторонам, потом протягивает руку и прикасается к горячей плоти. Меня всего трясет, я хриплю в оргазме, дергаюсь в конвульсиях и лечу в бездонную пропасть… В живот стреляют горячие капли, сердце рвет на части жуткая боль, я хочу кричать и не могу… не могу… не могу…

* * *

Утром мне на работу. Хорошее утро. Не жарко. Замшевые ботинки такие легкие и кажется, что иду босиком по мягкой траве. Светлые льняные брюки и рубашка небесно-голубого цвета из какой-то тончайшей невесомой ткани. Я счастлив! Надо же, оказывается, что просто от ощущения безумной комфортности одежды можно быть счастливым. Эти вещи жутко дорогие. Откуда я это знаю? Да, так, просто знаю и всё. Но меня не волнует их стоимость – именно осознание того, что моя одежда созвучна с моим телом и душой, мне особенно хорошо.

Я подхожу к офису, у дверей охрана. Их трое и каждого я знаю, как себя. Мы здороваемся за руку, они приветливо мне улыбаются. Мне жмет руку Sergio, и я тут же вижу всю его жизнь. Это, как в «Мертвой зоне» у Кинга – взял за руку и все знаешь про человека: красавица-жена, трое пацанов на лужайке перед домом.., Лаос… Чечня… острова в океане… кровь на полу, Sergio с автоматом у дверей посольства…
Александр, как обычно, протягивает, свернутую пополам, газету. «Herald Tribune», как всегда, как каждое утро. Что-то неуловимо-непонятное мелькает в мозгу: «Почему английский? Я же не знаю английского..!» И почему Александр? Он, что – русский?
Третий….Черт! Я забыл имя! Я забыл, как его зовут! Я начинаю волноваться… Третий улыбается добродушно, спрашивает: «Как дела, командир?». Командир?! Значит, они – русские! Я успокаиваюсь. Я вижу джунгли, хижина, автоматы на стене, кто-то извивается в углу, белая Volvo врезается в витрину, взрыв – всё закончено!

На пути этих ребят на надо становиться, они профессионалы, я это знаю и успокаиваюсь окончательно. Ткань рубашки приятно холодит плечи. Я поднимаюсь на лифте в себе в офис, вокруг снуют китайцы. Китайцы? Опять китайцы! Что-то начинает мне не нравиться. Это моя компания, это мои люди. Но почему – китайцы?

Опять заныло сердце – что я должен делать? Ведь я командую всеми этими людьми… А что делать-то? Чем я должен заниматься? Мне становится не по себе.
Я прохожу в кабинет. Настя спрашивает: «Как всегда?»
Что «Как всегда»?. Что она имеет в виду? И почему – Настя? Она же итальянка!

Стены стеклянные, потолки стеклянные, всё – стеклянное..! Я вижу, что делается на каждом этаже! Но и меня, значит, тоже видно! Господи! Что я здесь делаю?!
Вон внизу палата, белые стены, кто-то лежит на белой койке, голый, страшный, стонет, мечется, у него связаны руки, а китаец в маске режет ему грудь скальпелем! Я извиваюсь, пытаюсь уйти от сверкающего лезвия, я он все равно попадает мне прямо в сердце, прямо в сердце… прямо в сердце… Больно… Я хочу упасть с кровати, но он крепко держит меня на горло. Я хриплю и задыхаюсь от ужаса, от отвращения, от невозможности что-то сделать…

- Папуль, ну что ты? Не кричи, тебе нельзя так… так волноваться! Успокойся, дорогой!

- Машенька! Это ты? А как здесь? А где..? А, что, сегодня какое число? А где мама?

- Мама позже подойдет, не волнуйся. Ты так хорошо спал, потов вдруг начал ворочаться, что-то кричать… пытался. Успокойся. Я здесь, рядом, давай я тебе что-нибудь расскажу. А ты молчи, только слушай, хорошо?

- Да, да, расскажи. А… что..? Когда меня выписывают? Надоело всё! Я же здоров! Ты же видишь! А эта тварь зеленая, уже была здесь?

- Пап, была и ушла… успокойся, не кричи…

- Позвони Francesco, слышишь?! Срочно! Здесь, знаешь, что творится?!

- Папуль, уже позвонили, всё нормально… не волнуйся.

- Да? Ну, хорошо. Тогда я спокоен. А где эта девушка итальянская? Она так плакала ночью. Надо ей помочь!

- Хорошо-хорошо, конечно, поможем. Она сейчас… к ней её мама пришла.

Я смотрю по сторонам – всё, как обычно: сверху морщатся китайцы, этот мудак английский ходит меж кроватей, я опять в этом катафалке. Ночью я пытался выбраться из него, думал, пойду пройдусь по берегу – нет, ничего не вышло, даже на локтях не сумел приподняться. Подходит этот… Томас… да-да, точно! Томас его зовут, вспомнил! Говорю: «Поссать мне надо, чудо ты пучеглазое! Voglio andare nel baghnio!»

- No, no! Non poi andare! Stai calma! Aspetti!(*7)

«Что – подожди?! Чего ждать-то?! Обоссусь сейчас, придурок!»
А потом думаю: я же ведь не помню, чтобы в туалет ходил! Это что же, мне утку суют, значит?! А – остальное?! Во, блиннн, попал!
Я пытаюсь посмотреть на себя ниже пояса, но ничего не могу поделать – укомплектовали меня по полной программе, весь стреножен и связан!

Так, надо спокойно. Что было. С самого начала.

Значит, привезли меня в ospedale, потом сказали, что посмотрят, что там у меня. Трубку какую-то воткнули в бедро, я лежу и вижу, как на экране мое сердце колотится. Это, говорят, то-то и то-то, а это мы заменим. Из ноги вены возьмем и поставим куда надо. Это я помню. Потом проводами опутали, кольнули чем-то и я заснул. Утром из Вероны приехали и меня загрузили в Ambulansa. Приехали в Borgo di Trento, тут же в палату и я, не успев опомниться, подписал какие-то бумажки, типа, согласен на операцию, две девки внизу меня бреют, другая опять колет в бедро, а еще одна, лахудра такая волоокая, спрашивает насчет аллергии и прочей непереносимости. Это я тоже помню.

Потом – каталка. Меня везут, а я думаю: как анастезию делать будут? Укол или маска? Интересно, все-таки. Потом вижу двери в операционную распахнуты и там все в зеленых халатах. Красиво. Doctoressa ко мне наклоняется, улыбается и ласково, так, спрашивает: «Tutto bene?» Край халатика у неё слегка распахнулся, и я вижу в раскрывшуюся щель её сливочный живот и часть черного лифчика, что весьма меня заинтересовало… А потом…

Потом – всё! Кранты! Так и не понял, когда они меня усыпили.

Значит, оперировали? Коронарное, значит, шунтирование? Окей! А платить? Это же каких денег стоит?! Хотя, чего я дергаюсь? Oliva ничего мне не сказал про «платить». Ну, и всё. От винта!

А где Маша? Она же только что здесь была!

Внизу огромное окно и мне видно какой ливень на улице. Туда-сюда снуют эти карнавальные фигуры в масках, карета на углу, только почему-то без лошадей. Опять Венеция, опять эти прилавки с фруктами, опять Мост Вздохов…
Блин, а все-таки, как-бы мне с этой китайской бабой встретиться? Просто поговорить. Но, красива-аяаа! porca-mizeria! Жуткая какая-то красота! И тянет, и страшно!

«Эй, ты, Томас хренов, ну, ты мне дашь поссать, в конце концов?!»
Я пытаюсь приподняться на одном локте, но страшная боль ударяет в левое плечо. Черр-рт! Ну, подойдет ко мне кто-нибудь?!

Сверху спускается китаянка. Как всегда, в своем зеленом кимоно. Ну, вот, дождался! Может её позвать? Нет, не могу, стыдно. Санитарки эти – да ради бога! А эту – не могу.

Она подходит ко мне и смотрит в упор. Поезд несется сквозь туман, мелькают фонари, деревья… снег кругом… сидят эти две чеченки. «Калаши» на коленях, черные платки, стальные глаза. Наручники врезаются в кожу, вагон трясет, я вишу, прикованный к кольцу в стене. Суки! Хоть бы посадили! Ноги еле-еле достают до пола.

- Ну, что? Давайте уж скорей, что ли!

- Молчи, русский! А то голову отрежем!

«О-оо! Только не это! Ну, стреляйте, у вас же автоматы, вашу мать!»

Одна встает и подходит ко мне. В руке длинный кривой нож. Она втыкает его мне под горло и проводит вниз по диагонали. Странно, но мне не больно. Я боюсь, да, мне страшно, но боли нет. Только бы яйца не отрезали! Хотя – какая разница! Всё равно грохнут, они же сказали: «На рассвете мы тебя убьем!». А рассвет – когда? Вагон товарный, я вижу, какие-то тюки, какие-то тряпки… И – китайцы! Бля…ь! Опять китайцы! Это транссибирский экспресс, я знаю. Едем на Дальний Восток. Сопки, горы, красная рыба… Когда я работал на Севере, мы глушили эту самую красную рыбу прямо там, где Лямчия впадает в море. Баренцево море. Вот время было! Встаю утром – холодно, вода ледяная в речке, думаю: «Какого дьявола я здесь делаю?!». А теперь вспоминаю – Боже ты мой! Самое лучшее время в моей жизни!
Кровь течет вниз по животу, горячая, густая. А почему вниз течет? Полька опять смеется: «Dobiamo lavarsi, caro!»(*8) Она щелкает чем-то внизу моего катафалка, и кровать немного наклоняется – я вижу, что творится в окрестностях. Меня ставят почти под сорок пять градусов. Меня поставили мыться. Полька льет на грудь теплую воду, та течет вниз по животу, по ногам. А это? Там-то пощекоти хоть немножко! Она гладит меня губкой, потом рука прикасается к молчаливому пенису. Ну, что?! Ну, давай, что ли! Что-то начинает шевелится, я вздрагиваю и… кончаю. Что за дела? А этой всё смешно: «Va bene, va bene! Sei bravo!».(*9)

Она моет меня, привязанного за руки, и что-то напевает на своем пшикающем языке. Хорошая баба. Грудь такая… увесистая. Потом возвращает меня в лежачее положение, улыбается, закрывает зеленой хламидой и спрашивает: «Voi qualcosa?»

- Certo! Faciamo amore?!

- Subito, caro! Ma prima tu devi dormire…

- Dacordo! E dopo..? Come ti chiami, bella?

- Marta. Tu sei Alex, lo so. Dormi, caro, tu hai bisognio molto dormire. Stai calma, facio piccola puntura.(*10)

Она делает мне укол, поправляет мою накидку, рука задерживается внизу живота… Но я уже сплю, я снова в поезде, я снова вишу в наручниках на стене товарного вагона.
Подходит та, которая пожилая. Тварь в черном платке. Подходит, смотрит в упор, резко бьет в живот прикладом. Сука! Я хватаю ртом воздух, задыхаюсь, слезы текут, голова немеет от ужаса… стучат колеса, лязгают железные буфера…

- Сейчас мы тебя убьем, русский.

Она ведет меня к двери и сильно толкает. Я лечу вон, хватаюсь руками за стены, кое-как останавливаюсь – я на стыке вагонов, под ногами… хрен его знает, как это называется, - там, где вагоны сцепляются меж собой. Я опять голый. Сволочи! Хоть бы штаны дали! Обе передергиват затворы, стволы смотрят на меня. Мне страшно. Нет, я не боюсь умереть, делать нечего, но, если они пальнут не в голову, я грохнусь под колеса и меня поволочет раненого по этим долбанным шпалам. Этого-то я и не хочу.

- Ну! Стреляйте, твари черножопые! Всё равно я буду вас всех гасить! С того света приду, блядь, а вас достану… достану… суки! Вы не женщины! Вы – твари! Чтоб вы сдохли..!

Китаянка ставит на столик чашку. Наверное, чай. Она медленно улыбается. Как в немом кино. Подходит, вытирает мне лоб салфеткой. Чтоб вы сдохли, твари! Ненавижу!

Рука гладит мне лицо, задерживается у рта, я пытаюсь удержать эти пальцы губами. Я, оказывается, плачу. Слез столько, что можно напиться. Людка промокает мне глаза, целует бережно, поправляет мой балахон.

- Ну, что ты опять? Ну, что случилось? Ты опять задыхался во сне. То китайцы, то чеченцы… Лешенька, ну, выключи свои мысли, думай лучше о нас, о Юрке с Наташей, о внучке нашей… Я тебе сейчас расскажу, как мы с Машей провели этот симпозиум. Вот. Как всегда, ничего никто не подготовил. Мы, естественно, все написали, Маша распечатала, все va bene, tuttaposto… Потом…

Она говори, говорит… Я не понимаю, что она говорит. Симпозиум… Conochere Evrasia(*11) … Газпром… курсы русского языка для итальянцев. Ерунда всё это! Я смотрю на неё и думаю, что, если бы мы тогда не встретились случайно в метро, я бы, наверное, так и продолжал жить с этой Тамарой, также квасил бы с ней, также… Нет! Мы все равно бы встретились. Рано или поздно. Людка, Людка.., где же твои конопушки..?

- … а потом Prandini сам подошел и говорил, мол, не волнуйтесь, signora, главное, чтобы La suo marito(*12)поправился.

- Что, так и сказал?

- Ну, да. Всё-таки он порядочный мужик. Знаешь, как сейчас не хватает добрых слов. А он, можно сказать, меня поддержал.

- Ну и ладно. Пусть живет. А что Francesco? Ты всё ему рассказала?

- Да-да, всё нормально, не беспокойся.

Хорошо. Если он всё знает – что-нибудь придумает. Наверное, скоро меня выпишут. Ну, сколько можно здесь еще находиться?

Я думаю о том, как же я ухожу по вечерам. Весь день привязанный, а вечером… Вчера вечером мы пошли к ней в бар. Я точно знал, что это бар китаянки. Официанты там роботы, жуткие такие – железо с пластмассой, а лицо, как человеческое, только застывшее. Взяли какие-то коктейли розовые, а сверху плавают маленькие птички. Бред китайский! А потом этот черт железный счет приносит – 25 евро! Mamma mia! А денег-то нет, ни цента! Мы сидим и молчим. А говорю тихонько: «Люд, ты иди домой. Я сам тут разберусь». А она только головой качает и ничего не говорит. Двое дровосеков этих по сторонам столика стоят и каждое движение ловят. Понятно – если, вдруг, дернешься, сразу тебе секир-башка! Вдруг эта заходит, улыбается. Тт-твою мать! Так это же Gabriella! Вот это спектакль! Значит она все время под китаянку косила!

- Gabriella, - говорю, - извини, но денег нет, потом рассчитаюсь, ок?

А она смеется и опять китаянкой становится. И Людка пропала куда-то! И снова стены стеклянные, и горностаи, и китайцы, и черных полно… Томас подходит с врачом. Смотрят на меня, тоже улыбаются. Врач говорит:

- Domani nel pomeriggio tu sei libero, vai nel altra stanza. Poi camminare, ma poco…(*13)

* * *

Боже мой! Наконец-то! Меня везут в нормальную палату, где нет страшных Томасов, китайцев и прочей сволочи. Руки развязаны, на мне халат, застегнутый сзади, моя родная и любимая Лю поддерживает меня под руку.

- Да брось ты! Я сам сейчас пойду, ты же видишь!

- Ну, нельзя тебе еще ходить, врач сказал, ну, куда ты? Давай-ка ложись сначала, потом поговорим…

- Ну, пусти! Ну, пусти же! Мне в туалет надо, я же неделю на горшке не был! Убери руки, говорю!

Туалет здесь же, в палате. Я ковыляю туда и закрываю за собой дверь. Мне кажется, что роднее крышки унитаза нет ничего на свете. Господи! Какое счастье..!

Я выхожу умиротворенный и смиренно ложусь в койку. Медсестра уже меня ждет, ставит капельницу, потом меряет давление.
- Ну, что, кареглазая? – говорю я по-русски, - пойдешь со мной в разведку? На Вуоксу. Грибы там, ягоды разные, рассвет будем встречать вместе…

- Да угомонись, ты, говорливый ты наш! – Людка смеется, поворачивается к застывшей вопросительно девчонке, говорит по-итальянски:
- Scuzi! Lui e mato in po… Tu poi capire, cara!(*14)

Мне смешно. Сама ты mata! Я здесь всех вас построю! Господи, как хорошо! И руки, главное, свободны! Какое счастье!

- Здесь, что, и поесть, наконец, дадут, наверное? И чем кормят, интересно? Слушай, ты мне вина принеси потом, ладно? Только красного! Ну, может… сигарет. Пару штук всего, больше не надо.

- Да-аа, дорогой мой, крышу у тебя точно снесло. Теперь я вижу. Вина захотел? Сигарет? Ты, вообще, что ли, рехнулся, милый? Лежи-ка и помалкивай в тряпочку. Надо в себя приходить. Надеюсь, ты понимаешь сейчас, что все твои китайцы, китаянки в зеленых кимоно, горностаи и прочие чеченцы – результат… э-ээ, ну, понимаешь же сам – кололи тебя сильно чем-то! Такая операция, такой шов, такой стресс – ты же не мог просто так после хирургического вмешательства, после реанимации, вот так просто, лежать без какого-то обезболивающего средства. Естественно, что-то сильное – вот у тебя глюки и пошли… Я сначала испугалась очень, думала, что ты… ну, тронулся слегка, понимаешь? А потом с врачом говорила, он успокоил; это, говорит, нормальное явление после такой операции, так что, слава Богу, всё позади. А женщина одна, итальянка, у неё тоже муж здесь, про него рассказала. Он себя то ли бароном, то ли графом возомнил и сокровища свои под подушкой пересчитывал. А, тебя, говорит – это жене-то своей, всё равно сожгу, ведьма, только, вот, из тюрьмы этой сбегу… Так что здесь таких, как ты, хватает.

Я слушаю этот бред и решаю про себя со всем соглашаться. Это у тебя, милая, глюки! Я-то всё это видел сам, сам, так сказать, участвовал! Ну да ладно, пусть говорит, я-то знаю, как на самом деле было…

- Хорошо, дорогая, конечно, я шучу. И всё понимаю. Буду скорей идти на поправку. Ты не волнуйся! Всё хорошо!

- Слава Богу, хоть нормально заговорил! Давай, Лешенька, делай всё, что тебе скажут и будь спокоен, ладно? Мы тебя любим, ждем, а ты давай, поправляйся!

Тут я решаюсь сказать, наконец, про самое главное. Хотел сюрприз сделать, но уж скажу сейчас. Хоть порадую её.

- Люд, знаешь чего я решил? Поеду-ка я в Питер и продам эту квартиру ненавистную. То есть половину свою. Тысяч 50-60 будет. И куплю баржу. Такую, где жить можно. Представляешь – плывем куда захотим! Воды – полно, туалет – практически не нужен! Только плитку какую-нибудь поставим и – вперед! Можем к Тимке с Таней сначала рвануть в ихний Вормс германский. По Рейну. Прикинь, звоню им и говорю: «А выходите-ка вы на бережок, ребятки, этого самого вашего Рейна! Сварим борща и водочки выпьем!» Вот они обделаются от неожиданности! А?! Как тебе сюжет?

Она смотрит на меня и, вдруг, начинает мелко трястись от смеха. Ну, вот, значит ей понравилась моя идея. Я тоже смеюсь. Хорошо, что она меня поняла. Действительно – ofitto платить не надо, свет-газ – тоже, живи и радуйся! Вот так! Так и сделаем. И пошли вы все! Будем по миру плавать и наблюдать течение жизни с разных сторон.

Мы смеемся, мы хохочем до слез, и я уже вижу, как наша баржа медленно движется по каналу Амстердама…

- Я пойду, родной, уже поздно. Завтра приду, как обычно. Ты поспи, я попрошу, чтобы тебе укол сделали. А завтра поговорим… про баржу.

Моя любимая уходит. Я смотрю какое-то телевизионное шоу, но мои мысли далеко. Мы плывем по Рейну, здесь он как раз впадает в Неву… у Стрелки Васильевского острова.
Входит медсестра, меня хотят уколоть. Девочка стоит рядом с кроватью, наклоняется ко мне со шприцем. Халатик слегка распахивается и я прикасаюсь рукой я к её бедру под голубой униформой. Она удивленно смотрит на меня, в её черных итальянских глазах мелькает проблеск какой-то мысли…

- Ну, что? - говорю я по-русски, - Поедем, красотка, кататься..?

СЛОВАРЬ
(*1) Porcamizeria! – Черт возьми!
(*2) - Come va, signora? Tutto bene?- Как дела, синьора, всё нормально?
- Si, si, tuttaposto, grazie. – Да, да, всё хорошо, спасибо

(*3) - Signore? Lei ha qualqe problemi? Forse ha bisognio qualqe cosa?
- Si, certo! Io no posso stare cosi! Scalegami, perfavore!
- Mi dispiace, signore, ma questo imposbile!

- У Вас какие-то проблемы? Может быть, что-нибудь нужно?
- Да, конечно! Я не могу быть в таком виде! Развяжите мня, пожалуйста!
- Я сожалею, но это невозможно!

(*4)«Signorina! Vieni qua, per favore!»
- Синьорина! Подойдите сюда, пожалуйста!

(*5_: «Ecco! Sei uomo sempre!».
- Вот это да! Всегда мужчина!

(*6) - Fai qualcosa… - шепчу я, - tu vedi tutto…
- Ну, сделай что-нибудь… ты же всё видишь…

(*7) ! Voglio andare nel baghnio!»
- No, no! Non poi andare! Stai calma! Aspetti!
- Я хочу в туалет!
- Нет-нет! Ты не можешь ходить! Спокойно, надо подождать!

(*8): «Dobiamo lavarsi, caro!»
- Мы должны помыться, дорогой!

(*9) «Va bene, va bene! Sei bravo!».
- Хорошо, всё нормально! Ты молодец!

(*10): «Voi qualcosa? – Хочешь что-нибудь?
- Certo! Faciamo amore?! – Конечно! Займемся любовью?
- Subito, caro! Ma prima tu devi dormire… - Немедленно, дорогой! Но, сначала, ты должен поспать…
- Dacordo! E dopo..? Come ti chiami, bella?- Согласен! А потом…? Как тебя зовут, красавица?
- Marta. Tu sei Alex, lo so. Dormi, caro, tu hai bisognio molto dormire. Stai calma, facio piccola puntura.
– Марта. А ты – Alex, я знаю. Поспи, дорогой, ты сейчас должен много спать. Не волнуйся, я сделаю тебе маленький укольчик.

(*11) Conoshere Evrasia – Узнать ЕВРАЗИЮ

(*12) La suo marito – Ваш муж

(*13)- Domani nel pomeriggio tu sei libero, vai nel altra stanza. Poi camminare, ma poco… -Завтра, после обеда ты уходишь отсюда, тебя переведут в другую палату. Сможешь ходить, только потихоньку…

(14) – Scuza, ragazza! Lui e mato in po… Tu poi capirlo, cara!
- Извини, девочка! Он немного не в себе… Ты можешь это понять, дорогая!

Peschiera del Garda, Italia, оttobre, 2008 –
Санкт-Петербург, Россия, декабрь, 2008