Сражение с татарским отрядом

На большом поле, в самом его узком месте, «бутылочном горлышке», перекрытом, как баррикадой, непрерывным валом из срубленных деревьев, шёл ожесточённый бой. Глухо и редко хлопали выстрелы из пищалей, свистели стрелы. Примерно в середине поля, у центра засеки, звенела сталь – пешие ратники отбивали атаки нескольких десятков татар, пытающихся перебраться через преграду и уничтожить защитников.
Видно было, что в этом месте засеку уже пытались разобрать, растащить. Просматривалось нарушение структуры вала и хаотичность в расположении стволов. Отчётливо виднелись следы восстановления разрушенной части преграды, свежесрубленные деревца с ещё зелёными листьями, наваленные бессистемно в кучи, для того, чтобы как-нибудь перекрыть прорехи в редуте стратегического назначения.

Видимо, я многое пропустил.
Хен-хай перенёс меня не в тот момент времени, когда я вчера вечером покинул сторОжу, а позже на несколько часов или дней.
За этот период, небольшой татарский отряд, примерно в 50-60 сабель, подошёл к сторОже и попытался просочиться на русскую землю.
Наваленные горой поперёк поля, раскидистые деревья с густыми ветвями лишали татарскую конницу её основных преимуществ, ломали привычную тактику нападения.
Обычно, крымчаки атаковали противника с фланга, пролетая лавиной мимо строя и осыпая его меткими стрелами. Затем, избегая ближнего боя и не входя в соприкосновение с вражескими воинами, возвращались обратно, перестраивались и шли новой волной. И так до тех пор, пока поредевшие ряды защитников не могли противостоять прямому натиску конников и либо погибали на месте, либо бежали с поля боя.
В этот раз всё складывалось не так.
Татары были вынуждены спешиться и разделиться на два отряда. Один из них принялся растаскивать деревья, пытаясь проделать сквозной проход со своей стороны, другой пытался в это время взять штурмом преграду, перебить защитников и потом пройти навстречу товарищам, расчистить путь для лошадей.
Пятеро казаков, укрывшись в окопчиках и за толстыми брёвнами, били по татарам из пищалей и луков, остальные удерживали атакующий отряд в рукопашной схватке.
На склонах зелёной баррикады виднелось несколько неподвижных тел в тёмных суконных халатах, отороченных лисьим мехом.
Белогор на коне объезжал засеку, ввязываясь в сражение только в те моменты, когда татары начинали теснить защитников. Он зорко следил за всеми попытками крымчаков обойти по дальнему краю препятствие и напасть на русских с тыла.
У татар огнестрельного оружия не было, они рассчитывали на своё численное преимущество, меткость в метании стрел и богатую добычу на чужой территории.
Пищали громко хлопали, выплёвывая облачка сизого дыма и перекрывая визг нападающих. После выстрела пищаль приходилось долго заряжать. За это время татары успевали выпустить из луков по нескольку стрел, умудряясь иногда одновременно выстреливать по две-три стрелы сразу.
По плотности огня, как говорят военные, преимущество явно было на стороне татар.
Казаки закрывались щитами, быстро передвигались, стараясь не становиться лёгкой мишенью.
Татары быстро расстреляли запасы стрел и взялись за сабли.
Трое казаков было убито, ещё несколько ранено стрелами, но, сломав их древка, чтобы не мешали, раненые продолжали драться.

Сколько времени идёт бой, по косвенным признакам определить было трудно. Может, несколько часов, может, несколько минут…
Солнце находилось уже на полпути к зениту.
В рукопашной сшибке маленький отряд русских пока держался крепко, и не пропускал нападающих, отбивая волны их атак одну за другой.
Количество убитых и раненых среди татар всё увеличивалось.
Противник нёс большие потери, но почему-то не отступал.

Сознание атамана было для меня, как открытая книга, как чужая квартира для любопытного невидимки. Можно было ходить по комнатам и заглядывать во все шкафы, копаться в сейфе, просматривать книги, письма, карманы одежды, но то, что делать это было возможно, ещё не означает того, что делать это нужно.
Я не позволял себе излишнего любопытства, сразу определив границы допустимого.
То, что касается тайны личной жизни человека, без его согласия тайной и должно оставаться, а вот то, что относится к историческому наследию всего человечества и вопросам его выживания, в том числе и моего, – тут уж совсем другое дело!
Надо разобраться!

Я видел и чувствовал, что Белогор встревожен. По своему богатому боевому опыту он знал, что небольшие татарские отряды редко нападают в открытую, в лоб, на русские заставы.
Если врагу не удалось обойти дозор незаметно или взять рубеж с наскока, то он, как правило, сразу же уходит и пытается просочиться в другом районе.
Но, в данном случае противник повёл себя необычно.
Крымчаки вернулись именно к тому месту, в котором пытались прорваться совсем недавно и где погиб атаман Немыкин.
Это очень странно и им не свойственно. Даже с учётом того, что фрагмент участка засеки татарам в прошлое нападение почти удалось разобрать, и большая часть работы по расчистке пути была уже сделана, когда врагу пришлось отойти.
Конечно, возможно, лазутчики татар пытались этой ночью напасть на известный им старый лагерь казаков, снять часовых и перебить спящих, но когда увидели, что русских там нет, решили, что те вернулись в крепость и дорога к беззащитным деревням открыта. Вот после этого и рванулись расчищать проход в засеке.
Возможно.
Но Семёну в это не очень верится.
Его смущает, почему татары не остановились и не повернули обратно, когда увидели, что ошиблись и попали в хорошо подготовленную засаду.
Ведь враг знает, что в любом случае гонец с места стычки успеет предупредить воеводу Белогорской крепости, и татар, даже если они пробьются сквозь заслон, обязательно будут ждать на пути вглубь московского государства княжеская дружина и государевы полки.
Правда, тут у татар уже будет преимущество во времени и возможность манёвра. Им нужно успеть быстро напасть на несколько деревень, захватить побольше пленников и поскорее убраться восвояси с добычей, пока мстители не настигли.
Это очень рискованно, а крымчаки по многолетним наблюдениям Белогора, рисковать не любят.

Атамана терзало беспокойство.
Момент, когда потребуется отправлять гонца к князю с сообщением о новом появлении татар у Изюмской сторОжи, ещё не наступил. Нельзя ослаблять гарнизон, людей и так осталось мало.
Этим надобно заняться либо после того, как нападающие будут отбиты, либо… если они явно будут одерживать верх. Чего, конечно, Семён постарается не допустить. Но небывалое упорство и несвойственная тактика татар на этот раз, удивляли.

Сеча была яростной.
Тёмная, густая и быстро подсыхающая на солнце кровь, забрызгала затоптанную ковыль-траву и листья у низа заграждения на небольшом полукруглом участке, на который сваливались вниз, перебираясь через гребень вала сверху, атакующие и где раздавались яростные крики, стоны, глухие удары по металлу и чавкающие по человеческой плоти.
На толстой берёзовой ветке, высунувшейся из зелёного вала, сложившись пополам, безжизненно повисло уродливое тело мёртвого ханского воина. Его отрубленная рука, с зажатой в ней скрюченными пальцами саблей, валялась чуть в стороне, на потемневшей смятой траве.
Двое раненых ползком, бросив оружие и помогая себя локтями, пытались отползти в сторону от места боя.

Всё выглядело слишком натурально и уже совсем не походило на образовательное кино. Мне было не по себе, несмотря на то, что приходилось когда-то бывать в «горячих точках», видеть убитых и участвовать в боестолкновениях.
Но то была другая война.
А эта – какая-то первобытная, дикая, звериная, допотопным оружием.
Хотя, война в любой форме и в любое время – страшная штука!
Представляю, что сейчас, видя эту картину, чувствует Мэгор. К тому же он не спецназовец или военный, а обычный гражданский учёный из цивилизованного мира. Я уже многое узнал о нём, покопавшись в сознании эндорфа.

Эх, вот бы сейчас сюда автомат Калашникова хотя бы с тремя-четырьмя рожками, да одну-две гранаты Ф-1 для пущего эффекта!
И мелькали бы пятки этих «бандитос» до самого Крыма, до самого ханского дворца!

На горизонте, за спиной крымчаков, стало постепенно выползать тёмное облако, и послышался еле уловимый, но постепенно нарастающий далёкий гул.
Гроза?
На беду или во благо защитникам?
Усталые казаки стали временами поглядывать вдаль.
Ещё с десяток татар перебрались через вал и нападающие с новой силой бросились на казаков.
Стрелки оставили свои укрытия, побросали пищали и мечами поддержали товарищей, прикрывающих уже почти расчищенный со стороны татар, ещё узкий, шириной в полсажени, проход. Вот-вот оттуда тоже повалит враг.
Над огромным вытянутым на юго-запад полем, перекрытым длинным валом из срубленных деревьев, далеко разносилось ржанье раздувающих ноздри, косматых татарских лошадей, учуявших знакомый запах свежей человеческой крови, крики сражающихся и неумолкаемый звон калёной стали.
Прошло несколько томительных минут, за которые новая группа из 5-6 крымчаков, проваливаясь в пустоты между деревьями и цепляясь за торчащие ветки, перебралась через гребень вала сверху и, спустившись с его внутренней стороны, присоединилась к своим, повысила ещё больше накал схватки.
Рубка пошла уже в отдалении от пробиваемого татарами прохода, во внутренней, русской части вала.
Татарский мурза бросил в бой всех своих воинов.
Среди казаков было уже семеро раненых и четверо убитых.
Крымцы потеряли около двадцати бойцов, но на их стороне было огромное превосходство сил.
Создалась опасная ситуация.
Атаман на коне бросился в самую гущу сечи, разя чужаков и разметая их в разные стороны, как нос струга мелкие барашковые волны на реке.
Меч Семёна остановил татарскую саблю, летящую на шею самого молодого воина дозора, Антона Кречета. Следующим ударом Белогор обезглавил оскалившегося врага, забрызгав красным свои меч и кольчугу.
Вмешательство атамана, конечно же, не остановило крымчаков, они продолжали напирать всей своей массой, пытаясь разделить оставшихся в живых защитников рубежа и перебить их поодиночке. Как только это им удастся, татары спокойно полностью расчистят проход и проведут через него коней. А потом пронесутся чёрным вихрем по беззащитным русским сёлам и деревням, уводя в полон и старых, и малых, оставляя позади пепелища, да истоптанные копытами поля.
И умоется в очередной раз русская земля горькими слезами.

Ох, и хотелось мне вмешаться в драку и помочь отважным землякам! Но, это было совершенно невозможно, я был бестелесен и прекрасно понимал, что передо мной разворачивается не реальная битва, а всего лишь её древняя документальная запись, сделанная хен-хаем и выборочно прокручиваемая фрагментами передо мной.
Неожиданно пришло на ум воспоминание из далёкого детства, когда на коллективном просмотре фильма «Чапаев», школьники, чтобы помочь нашим продержаться, закидали белых на экране завтраками и книжками, стреляли по ним из рогаток, за что после кино были вызваны к директору и строго наказаны.
Изо всех сил сдерживаясь, я наблюдал за битвой, «варился» в ней и, одновременно, контролировал чувства и мысли Семёна и Мэгора.
Последний был очень напряжён. Тренировки по пересадке сознания, которые раньше проходил Мэгор, не включали в себя подобные кровавые стычки, поединки не на жизнь, а на смерть в теле реципиента, то есть, с полной иллюзией личного участия в бою. Эндорфу приходилось несладко…
Его психика сильно страдала.

А вот атаман был в кураже!
Меч, как пропеллер, размытым туманным пятном мелькал вокруг фигуры всадника, блокировал ожесточённые сабельные выпады нападающих и рубил, колол, протыкал врагов в бараньих тулупах, вывернутых шерстью наружу, сея в душах крымчаков ужас и растерянность. Никак не могли они свалить или хотя бы ранить витязя, слишком искусен он был для них, опытен и неукротим.
И почему-то не думал отступать, хотя мог бы уйти с остатками своего дозора.
Их бы отпустили.
Татары ценили храбрецов, да и не нужны им были жизни нескольких казаков, они хотели бы сберечь свои.

Но, заглядывая в установки Белогора, я видел, что не допускал он и мысли об отходе - позади родная земля, беззащитные русские деревеньки, русские люди. Будет он тут биться до последнего удара сердца и, либо костьми ляжет, либо отгонит прочь хищную степную стаю.
Битва постепенно распалась на несколько островков, в центре каждого из которых оставался один из казаков, которого атаковали сразу несколько крымцев.
Только Белогор на коне разрывал кольца врагов, сбивал их с ног, обращал в бегство и помогал тем своим бойцам, которым приходилось особенно тяжело.
Вот опять, один из казаков, обессилев от ран, упал на колено и был бы немедленно сражён сразу тремя противниками, если бы атаман не оказался рядом.
Это вновь оказался юный Кречет.
Ухватив Антона за плечо, Семён выволок его из боя и скомандовал
- Тебе самое важное дело! Беги, седлай коня и будь готов соколом понестись в Белогорскую крепость, до князя. Предупредить его, ближние стОрожи и людей всяких, каких встретишь по дороге, о татарской коннице на Изюмской сакме. Пусть дружину собирает, да поспешает сюда, может, успеет отогнать врага или хотя бы пленных отбить. Будь в стороне пока, в драку не суйся и следи за мной. Как махну тебе рукой или сразят меня – скачи.
А покудова погоди, да отдышись малость, может, и отобьемся ещё от татар. Бывало и тяжелее.
Одним духом выговорив эти слова, развернул Семён коня, пришпорил, и врезался в гущу татар, разметав их и отогнав чуть от своих уставших воинов.
Пришедшие последними крымчаки оставили луки у сёдл лошадей, на другой стороне засеки и это давало служивым людям какой-то шанс. Хотя…
Как можно тут остаться в живых, не говоря уже о победе, если на одного русского приходится по трое-четверо татар?
Тут Семён увидел, как через частично расчищенный проход с татарской стороны засеки с трудом продрался рослый всадник в кольчуге и панцире на груди.
Это был татарский мурза.
Белогор помнил прежние стычки с крымчаками. Поединок между мурзой и русским атаманом мог решить исход боя. Потеряв командира, татары, вполне возможно, уйдут.
Гнать простых воинов в бой и докладывать об их трусости хану, будет некому.

Между мурзой и Семёном находилось всего двое, разгорячённых и вспотевших крымцев.
Тронул Белогор коня, пришпорил и помчался к мурзе. Один из его воинов, преграждавших путь, успел увернуться от гибельного удара мечом и отбежал к своим. Второй навеки успокоился в потемневшей от его крови, траве.
Татарский командир явно был сильным и опытным воином. Он не стал прятаться за спины подчинённых, выехал навстречу русскому.
Вызов был принят.
Сеча вокруг как-то сама собой увяла и стихла.
Всё внимание сражающихся сторон было приковано к предводителям.
Пергаментного цвета, немного вытянутое хищное лицо степняка с выдубленной непогодами морщинистой высохшей кожей и жёлтыми злыми глазками, напоминало морду ощерившегося крупного волка, изготовившегося к нападению.
Ему для авторитета в стае и точки в этой затянувшейся драке, совсем неплохо напоследок лично убить уставшего и уже немолодого русского льва.
Историю об этом поединке с удовольствием выслушает калга и, возможно, даже, сам хан. Это пахнет богатыми дарами, почестями и уважением в орде.
Мурза пригнулся к холке лошади, прищурил один глаз, как бы прицеливаясь из лука, и бросился на противника.
Белый конь атамана и гнедой мурзы столкнулись грудь грудью и стали на дыбы, грызя удила. Всадники пытались достать друг друга клинками, но с первого наскока ни у кого не вышло.
Разошлись и снова бросились навстречу.
Ловок и быстр был мурза, летала его сабля, почти невидимо глазу, но натыкалась каждый раз на умело выставленную защиту. Легко, без натуги отбивал Семён удары врага, сказывался большой опыт в воинском искусстве и знание хитрых татарских приёмов.
И совсем не устал от сечи атаман, как надеялся мурза.
Кони топтались впритык, чутко слушаясь поводьев. Кося глазами и всхрапывая, пытались опрокинуть и затоптать чужого.
Когда меч Белогора мощно обрушивался на защиту противника, сыпались искры от встречи тяжёлых лезвий из прочной стали, и мурза откидывался в седле, с трудом парируя поражающие удары.
Несколько минут бешеного, смертельного кружения и закалённый в походах крымчак сам начал уставать, не поспевая ставить защиту.
Напряжение схватки нарастало и ситуация всё больше складывалась не в его пользу.
Татары во все глаза следили за поединком, клацая зубами от всепоглощающего азарта, подбадривали своего предводителя криками.
Тому надо было что-то срочно придумать, чтобы не попасть под точный удар русского и не проиграть схватку.
И коварный крымчак придумал.
Улучив подходящий момент, мурза выхватил из-за пояса изогнутый, острый, как бритва, кинжал и с силой метнул его в атамана.
Всего на долю вершка успел отклониться Семён. Острие кинжала прорвало кольчугу и застряло в плече.
Крымчак замешкался на секунду, торжествуя удачу, непроизвольно задержал руку после броска и был тут же наказан.
Атаман стальными пальцами перехватил запястье врага, дёрнул на себя и вылетел мурза из седла, как тряпичная кукла с детской деревянной лошадки.
Ударился лицом оземь, выронил саблю и понял, что проиграл.
Затряс головой, опёрся ладонями о зелёный травяной ковёр, посмотрел искоса, снизу вверх, на нависшего над ним победителя, ожидая разящего удара.
Не получилось у татарина умножить свой авторитет в стычке, насладиться видом снесённой головы белого витязя.
Взгляд мурзы был полон испепеляющей ненависти за свой позор на глазах у подчинённых воинов, которые растерянно топтались вокруг и не знали, что предпринять. То ли дать мурзе умереть с честью, то ли броситься его отбивать?
Поединок был честным, да и не успеют…
Русскому достаточно сделать короткое движение и душа командира расстанется с телом раньше, чем успеешь сказать «бешбармак».

Белогор почему-то медлил и не спешил добивать поверженного противника.
Занесённый для удара меч, вернулся в ножны.
Вырвав из плеча застрявший кинжал, Семён отбросил его прочь, затем обвёл взглядом застывших крымчаков, показал им перстом на поверженного командира, потом на проход в засеке и сказал только одно слово
- Уходите!
Татары поняли.
Недоверчиво и удивлённо вскинулись, нервно залопотали о чём-то между собой. Приняв решение, кинулись к мурзе, подняли на ноги и помогли сесть в седло.
Командир чувствовал себя неважно и не сопротивлялся. Видимо, был потрясён после падения и ещё окончательно не пришёл в себя. При этом нутром понимал, что после происшедшего, после того, как победитель демонстративно подарил побеждённому жизнь, его воины не хотят драться. Они смущены, раздосадованы, унижены. Хотят быстрее уйти от позора и вновь набраться смелости и боевого духа в Орде.
Татары сбились в кучу и, подхватив убитых и раненых, потянулись к проходу на обратную сторону засеки.
Через несколько минут никого из них на этой стороне поля не было видно.
Бой закончился.
Тактический расчёт Семёна оказался верным. Крымчаков оставалось ещё слишком много, до сорока человек против девятерых казаков из которых большая часть была ранена. Если бы атаман убил мурзу, татары могли уйти, а могли попытаться отомстить, и как дальше бы развивались события, неизвестно. Русские могли все погибнуть, а татары таки прорваться за Белогорскую черту и собрать кровавую жатву.

С негромким шуршанием скрывались мечи казаков в ножнах. Измотанные, окровавленные люди, ещё до конца не веря, что остались живы, падали, раскинув руки, на спину, на нагретый жарким летним солнцем чернозём, застеленный зелёным ковром, на которым разноцветными островками тут и там выделялись скопления мака, васильков, ромашек.
Нагретый воздух был насыщен свежим дыханием поздней весны, запахами полевых цветов, свежей листвы, хвои от ёлок и сосен, попавших в засеку.
Дышали дозорные и не могли надышаться. Смотрели в бирюзовое небо и не могли наглядеться.
Разливался в их душах и над полем сладостный дух победы, где-то высоко-высоко выводил звонкие трели жаворонок, и спёкшиеся губы ратников шептали: «Поживём ещё!»
Отдышавшись, начали помогать друг другу перевязывать раны, с печалью поглядывать на погибших товарищей.
Белогор тяжело слез с коня, отпустив его щипать траву, присел на ствол дубка, вывороченного татарами при расчистке прохода, и задумался.