| shellenberg | Дата: Понедельник, 2012-01-16, 11:50 PM | Сообщение # 1 |
|
Группа: Удаленные
| «…Там сгорела, пожухла трава. И следы не читаются в темноте…» В.Высоцкий
В 1985-м году в СССР пришел к власти Горбачев. Если вам интересно мое мнение (а уже можно сказать, что я его вам навязываю), то его деятельность была похожа на океанский шторм возле отдельно взятого вначале атолла. В том смысле, что взбунтовались только верхние слои воды, не затрагивая кораллов в глубине, но постепенно волны, вызванные этим штормом, стали крушить все составляющие жизни, проникая и уничтожая то, что строилось не один год, захватывая при этом уже и соседние лагуны, не считаясь даже с природой естества.
Люди, как и рыбы. Кто-то рванул наверх и был смыт тяжелым ударом воды, кто-то ушел на глубину в надежде переждать это ,кошмарное явление. Были и те, кто словно дерьмо всплыли на поверхность и набухли, прежде чем утонуть (все в жизни переменчиво). Последователи Ноя бросили все и, не оглядываясь назад, в порыве инстинкта самосохранения себя и своих стай,уплывали , что есть мочи, осознавая, что в ближайшее время никому не удастся восстановить былой уклад жизни.
В этот период многие еврейские семьи стали покидать Черноморск. Исход был обусловлен многими причинами. Одной из них была реальная возможность возникновения новых еврейских погромов.
К тому времени я уже работал после окончания института в одном из автотранспортных предприятий славного Черноморска. Отец мой – руководитель одного из заводов был партийцем, чуть ли не с самого рождения. Дело свое я знал очень хорошо, но для того чтобы получить успешную карьеру, необходимо было сделать партийный билет. Собственно случилось так, что именно мое желание расти выше и разговор об этом с отцом положило начало нашему исходу.
Пообещав устроить мне встречу с одним из первых секретарей райкома партии, папа предупредил, что на это уйдет какое-то время из-за сильной занятости людей такого ранга.
Однажды утром он позвонил мне на работу и сказал, что сегодня надо приехать, так как нужный человек будет решать с ним какие-то наболевшие вопросы, а попросту что-то клянчить для своей дачи.
Когда я вошел в кабинет, отец и партийный деятель уже сидели за столиком и попивали коньяк, закусывая его лимоном. Видимо папа пошел навстречу просьбе уважаемого человека.
-Проходи, садись,- сказал отец, доставая платок и вытирая пот со лба,- Вот Сергей Петрович, это мой сын.
Партиец посмотрел на меня снизу вверх, запихивая дольку лимона себе в рот и морщась. Кивнув лениво головой вместо приветствия, он указал мне на место рядом с собой. Я присел.
-Растет смена, Гарик Моисеевич,- наконец проговорил он, глотая остатки цитруса и вытирая кристаллики сахара с мокрых губ руками.
-Да, растет,- ответил ему отец,- однако хочет сделать еще рост и быть полезным своей родине. Надо бы ему в партию вступить, Сергей Петрович. Через пару месяцев освобождается место начальника автоколонны, а туда, сам понимаешь, без партийного билета не назначат.
Немного помолчав, Сергей Петрович взял в руки рюмку коньяку, поболтал ею и залпом выпил. Слегка отрыгнув коньячные пары, он не стал закусывать и поставил рюмку на стол.
-Вот что я имею тебе сказать, Гарик Моисеевич,- начал он, глотая то ли слюну, то ли пытаясь скрыть более громкую отрыжку,- Ты человек заслуженный, стаж у тебя в партии чуть ли не с рождения. Есть награды. Твоя фотография уже пятнадцать лет висит на Доске почета, сам знаешь где. Но неужели ты думаешь, что с приходом этого «меченого», все изменится в лучшую сторону? Неужели ты и впрямь решил, что кто-то станет помогать твоему сыну, чудесным образом делать партийную карьеру?
-Да, я говорю цинично,- остановил он жестом своей руки папу, который хотел что-то ему ответить,- но подумай сам! Ведь его кандидатуру зарубят на первом же райкоме. Никто не допустит, чтобы в районе было сразу два еврея-коммуниста, с одной фамилией, да еще и руководители предприятий. Так что прежде чем что-то сделать, ты хорошенько подумай,- закончил он свою тираду, откидываясь на спинку дивана.
Вечером, сидя за столом, когда все уже поели, и мама начала убирать со стола, отец посмотрел на нас с братом и тихо сказал:
-Я через месяц еду в Америку к своей двоюродной сестре Циле.
Приехав оттуда, он коротко заметил:
-Да, Америка- Великая страна, но она пока не для нас.
-И когда же она будет для нас?- иронично спросил я.
-Всему свое время,- тихо ответил папа.
Как-то в мае 1986-го я приехал к родителям на дачу на 16-й станции Фонтана. Отворив калитку, прошел к дому. На крыльцо вышел отец. Но матери рядом с ним не оказалось. Вместо нее с книгой в руках стояла молодая, и даже симпатичная женщина.
-Вот, Паша, познакомься,- отец обнял даму за плечи,- это Сара Иосифовна-преподаватель английского языка.
Из глубины дома доносился голос матери. Она что-то пыталась произнести по-английски, но у нее это плохо получалось. Я все понял без слов.
Для того чтобы уехать в Америку в то время, необходимо было потратить кучу денег и времени. Не буду тут описывать те условия, в которые ставилась каждая еврейская семья, желающая уйти от шторма. Это отдельный разговор (мы к нему еще очень даже вернемся!) и те, кто прошел эту экзекуцию, знают коридорную систему хорошо. Могу только выразить свое отношение к процедуре смены Родины - это унижение.
Но надо было знать моего папу. Все решилось в течение одного месяца, хотя мы тогда еще не знали слово «приватизация». Так вот, сидя на чемоданах в нашей квартире на углу Успенской и Лидерсовского бульвара, мы услышали звонок в дверь. Переглянувшись (а каждый из нас уже успел подумать о своем), мы замолчали после бурного обсуждения моих планов остаться пока тут, так как я, плюнув на партию и карьеру, открыл свой первый кооператив и не хотел уже завтра ехать в Америку. Звонок прозвучал еще раз, и папа, шаркая тапочками, пошел открывать дверь.
В комнату вошел большой, высокий, красиво одетый седовласый мужчина, которого мы, кроме папы никогда и не видели. С ним в квартиру ввалились два милиционера с чемоданами в руках.
-Так, бойцы! Чемоданы поставьте сюда,- скомандовал гость, указывая подчиненным рукой на свободное место у окна.
-Илья Петрович,- засуетился отец,- но мы только послезавтра уезжаем.
-Ничего, Гарик Моисеевич, не волнуйтесь,- прогрохотал гость,- Я вам не помешаю, но даже помогу.
-И как же это, позвольте вас спросить?- задал вопрос отец.
-Ну, спрашивать вы уже права не имеете, а вот поинтересоваться напоследок сможете,- ответил ему Илья Петрович, усаживаясь своим грузным задом на наши баулы.
-Дело в том, что мой хороший товарищ приобрел в пароходстве для своего кооператива «Комету». А завтра он делает первый рейс по Дунаю до Вены,- продолжил гость с важным видом, доставая из кармана пиджака серебряный портсигар, и, никого не спрашивая, закурил.
-Так, бойцы! Вы чего тут уши греете?- бесцеремонно обратился Илья Петрович к милиционерам,- А, ну-ка, марш на улицу и ждите меня там.
Те отдали ему честь и, повернувшись, ушли.
Сделав глубокую затяжку и выпуская смачно густой дым, Илья Петрович продолжил.
-Так вот, я вам уже забронировал каюту на этот рейс. Через пару-тройку дней вы уже будете гулять по Вене. Отправление завтра в четыре часа дня от Измаила.
Когда не очень приятный гость ушел, я задал вопрос отцу:
-А что это было?
-Это явление,- отец повернулся ко мне боком, запирая дверь,- и есть тот самый заместитель начальника областного УВД, который и с мигалками на рынок, и с ОВИРОм все согласовал.
-Дача тоже ему досталась?- спросил я.
-Нет. Дачу я отдал одному из кэгэбистов,- тихо сказал отец, похлопал меня по плечу и протолкнул в комнату.
Раннее утро завтрашнего дня началось с сигнала «Икаруса» под нашими окнами и суматохой, связанной с погрузкой вещей. Такой большой и комфортабельный автобус за деньги отца нам предоставил все тот же милиционер. Отправление было назначено на 9-ть утра. Постепенно стали сходиться друзья и родственники, желающие проводить нас до Измаила. Подъехал мой друг, которому я продал «восьмерку», и любезно согласившийся с тем условием, что буду на ней передвигаться до самого отъезда. Предполагалось, что родители и те, кто пожелает, поедут в автобусе, а я с братом и еще двумя друзьями поедем следом.
Как происходила погрузка вещей и что с этим было связано, я расскажу позже и отдельно (!), а пока, после того, как последний баул был упакован, отец сказал:
-Пойдемте, присядем на дорожку.
Все, кто пожелал, поднялись с нами в квартиру, и расселись, на чем попало: подоконниках, старых табуретках и даже на кухонном столе.
-Что ж, в путь,- после недолгого молчания папа хлопнул себя по ногам, сползая с подоконника.
Все стали без повода суетиться и толкаться, проходя к выходу. У дверей образовалась пробка. Я и отец оказались в конце этой очереди.
-Видишь сынок,- сказал папа,- нас, рожденных в СССР, всегда будут преследовать очереди зачем-нибудь или куда-нибудь. Ты китель и ордена деда хорошо упаковал?- продолжил он шепотом.
-Не волнуйся папа,- ответил я.
-Просто переживаю за таможню,- хрипло сказал отец.
-Уж за них-то точно не надо,- сказал я,- они наше время будут тратить, а не свое.
-В том-то и дело, в том-то и дело,- проговорил отец.
На первый рейс «Кометы» от Измаила до Вены было много желающих. Публика была разношерстная, было даже пару семей из Молдавии, нынешней темной территории в центре Европы или темной стороны Луны (но об этом дальше). Все они, как и мы, выезжали на ПМЖ (великое сокращение слов в измене Родине, придуманное КГБ). В толпе мелькали знакомые лица. Но более всего меня поразила тишина, в которой все происходило (видите, что происходит даже на бумаге, если упомянуть сами знаете что?). Люди старались не смотреть друг другу в глаза. Обстановку нагнетало большое количество солдат-пограничников, оцепивших вокзал по периметру, и целая стая таможенников, которые постоянно перешептывались между собой, презрительно оглядывая отъезжающих в иной мир.
Правильно заполненная декларация получилась у меня только с четвертого раза. И каждый раз нам приходилось возвращаться за турникет смотрового зала. Мама молчала, отец начал нервничать, и мне пришлось собрать себя в кулак, чтобы довести умение выписывать крендели на бумаге до совершенства.
На четвертый раз уверенный в себе чиновник, просмотрев бегло сине-белый листок, лениво кивнул головой в сторону стойки металлоискателя.
-Приготовьте вещи к досмотру и пройдите через стойку,- произнес он таким тоном, будто отправлял нас в газовую камеру концлагеря.
Мама кинулась было нам помогать, но я ее остановил, и мы с братом и отцом стали выкладывать тюки и чемоданы на огромный стол. Прошедшие таможенный контроль пассажиры и те, кто приехал провожать, находились за стеклянными перегородками по разные стороны досмотрового зала и с каким-то жадным любопытством смотрели на это действо.
Когда все вещи были выложены, я подтолкнул маму, и она вслед за мной прошла открытую пасть металлоискателя. Раздался какой-то неуверенный сигнал, и таможенник, прозевавший, кто же из нас был первым, посмотрел на меня и указал рукой на повторное прохождение. Мама подошла к нашим вещам и, ухватившись за какой-то баул, стояла и смотрела на меня. Я же, выдохнув воздух из груди, снова повторил попытку. На этот раз стойка промолчала и, облегченно втянув в себя недостающего кислорода, повернулся к отцу, который наблюдал за этим маневром и дико нервничал.
-Папа, давай,- улыбнулся я, пытаясь его поддержать.
Но отец пропустил вперед брата. Он проскочил без проблем. Наступила очередь отца. Он как-то осклабился и, виновато улыбаясь, сделал шаг вперед, переступая порог этого прибора.
В полной тишине сигнал зуммера показался очень пронзительным. Отец застыл. Таможенник приказал ему вернуться и вытащить все содержимое из карманов.
-Но мои карманы пусты,- растерянно произнес папа.
-Рад за вас, но, все же, проверьте еще раз,- безучастно пробубнил таможенник.
Отец лихорадочно начал шарить себя по карманам, зачем-то снял и снова надел кепку.
Наконец он в недоумении развел руками.
-Ладно, давайте, проходите,- сказал проверяющий.
Отец осторожно подошел к стойке, зачем-то посмотрел наверх и шагнул вперед. Раздался зуммер! Таможенник вернул папу и попросил снять пиджак и брючный ремень. Ситуация накалялась.
К стойке подошли еще два служителя мытной службы. Под их пронзительными взглядами отец, подхватив обеими руками спадающие брюки, возобновил свои усилия.
Зуммер!
От напряжения папа даже присел. Рубашка его взмокла от пота. Мама нервно переступала с ноги на ногу и что-то шептала. Мы с братом попытались было подойти к отцу, но нас остановил повелительный жест одного из досматривающих. Что-то, пробурчав про себя, папа вернулся назад.
Я посмотрел на маму, она уже не просто шептала, но пыталась что-то сказать мне. Кивнув головой , c низу вверх (словно задавая немой вопрос: в чем дело?), к ней подошел брат. Она что-то сказала ему на ухо, и он быстро подошел к стойке.
-Папа, сними кепку,- тихо проговорил брат.
Отец недоуменно посмотрел на него и не сразу сообразил, что от него хотят. Наконец до него дошло, и он резким движением сорвал кепку с головы и бросил ее на столик у стойки.
На этот раз сигнала не последовало, но таможенники стали осматривать пиджак и кепку, чтобы понять причину возникновения сигнала. Мы с братом и отцом стояли уже по другую сторону стойки и наблюдали, как они сантиметр за сантиметром прощупывали вещи. Наконец им это надоело, и один из них стал размахивать ими по очереди внутри стойки. Зуммер раздался вновь, когда дошла очередь до кепки. Выхваченным из кармана швейцарским складным ножом (редкость однако в то время) таможенник открутил пимпочку, что, как оказалось, была прикручена, но не пришита, заводом-изготовителем к головному убору отца обыкновенным металлическим шурупом.
Держа в руках этот маленький болтик, смотрящий, ой, простите, досматривающий, с видом победителя поднял его над головой. Раздался дикий хохот. Смеялись не только мы. Смеялись все, кто досмотрел эту картину. Напряжение стало спадать. Папа, виновато улыбаясь, нахлобучил на голову кепку уже без пимпочки и, ухватив свои вещи под мышку, подошел к досмотровому столу.
С противоположной стороны к нам крадучись подобрались сразу три таможенника. Инцидент с папиной кепкой их тоже позабавил, но во взглядах все равно сквозило презрение. Один из них, что постарше, взял нашу декларацию и сунул, даже не взглянув на нее, в карман своего засаленного кителя. Они распределились вдоль стойки с противоположной от нас стороны и стали осматривать вещи с двух краев к центру.
Мы по очереди открывали или распаковывали чемоданы и баулы. Один из таможенников засовывал обе руки в поклажу, тот, что постарше, брезгливо перебирал вещи двумя пальцами, а самый молодой просто вываливал сразу все содержимое и, пока брат с мамой неловко запихивали тряпки обратно, наблюдал за ними со стороны.
-Откройте это,- приказал старший таможенник отцу, указывая на старый с отбитыми уголками чемодан.
Отец щелкнул замками и открыл крышку.
-Та-ак, что тут у нас?- вяло протянул таможенник, поднимая двумя пальцами один из маминых халатов.
-Та тут женские вещи,- нервно ответил отец.
-Ага, ну да, ну да,- ласково и презрительно продолжил таможенник,- Это тоже ваша жена носит?- спросил он, выдергивая уже обеими руками из глубины чемодана военный китель с погонами и орденами моего деда.
-Вот это, да!- голос у него повеселел,- Это же запрещено к вывозу!- нарочито громко сказал таможенник, разворачивая китель, словно показывая какое-то диво зевакам на балагане.
Вообще-то показывать было что. Тесно-серый френч с золотыми погонами и с красивыми позолоченными галунами в виде дубовых листьев на рукавах был увешан с двух сторон орденами и совсем не юбилейными медалями моего деда. Даже в этом мрачном помещении он сверкал так, будто иконостас. Блики от наград бегали по лицам таможенников, которые стали сбегаться к нам. Радостно перескакивая с одного лица на другое, блики, словно зайчики в цирковом представлении, пытались заставить зрителей улыбнуться, но ничего не получалось. Выражения на физиономиях таможенников становились только жестче.
Насладившись привлеченным к себе вниманием, старший небрежно бросил френч на противоположный стол, словно отделяя нас от нашего деда. Китель жалобно звякнул орденами и затих.
-По закону вы не имеете права вывозить за пределы нашей Родины ордена и медали, форму и другое военное имущество,- громко и торжественно огласил таможенник.
Его просто распирало от гордости, что он все же нашел контрабанду. Столпившиеся вокруг него человек семь коллег стали лапать и теребить ордена, рассматривать золотые галуны, а один, тайком, просто вытер свои руки.
-Что вы делаете?- гневно спросил я, в то время, как остальные просто не нашлись что сказать,- это принадлежало моему деду! Есть и документы на все! Вот,- сказал я, извлекая из чемодана орденские книжки и свидетельство о смерти,- смотрите!
-Что ж, давайте, давайте,- голос таможенника поутих. Взяв документы в руки, он стал их просматривать.
-Ага,- радостно воскликнул он,- вот и неувязочка обнаружилась.
-Какая еще неувязочка?- удивленно спросил его отец.
-Особенная , вот,- ответил ему таможенник, тыча жирным пальцем в документ.- Эти ордена выданы на имя Зубенко! А вы кто? Вы – Смо-ро-ди-на,- протянул он по слогам.
-Да, это,- замялся отец.
-Что это?- жестко спросил таможенник.
-Да, это мой тесть, собственно,- сказал папа.
-Но вы только что утверждали, будто этот китель принадлежал вашему отцу,- зло произнес чинуша.
-Ну, да,- ответил ему папа,- он мне как родной был.
-Да, вот же! Посмотрите и мои документы,- не выдержала мама и бросила на стол свои бумаги,- Вот паспорт, мое свидетельство о рождении!
Собрав все в кучу, таможенник, не сказав ни слова, куда-то ушел, а мы и его коллеги остались в зале. Китель деда лежал напротив нас. Вся моя семья смотрела только на него. Невольные зрители по обе стороны переглядывались между собой в ожидании развязки.
Наконец появился таможенник. Он шел в сопровождении какой-то женщины. В руках у нее были огромные портняжные ножницы. Подойдя к нам, досмотровых дел мастер небрежно бросил отцу документы.
-Что ж, ордена и медали можете забрать,- недовольно пробурчал он,- Но, вот погоны нельзя!
С этими словами он повернулся к женщине и резко приказал: «Режь!»
Их коллеги расступились и чиновница, взяв в руки китель, стала срезать один за другим золотые погоны, петлицы и галуны. Покончив с этим, она собрала отверженные детали костюма и унесла их с собой, как операционная сестра уносит ампутированную руку или ногу,- осторожно, но брезгливо.
Оцепенение охватило не только нас, но и всех, кто видел это. В звенящей тишине я заметил, как на широкий и почти зеленый погон женщины села большая такого же цвета, только с перламутровым отливом, муха. Слившись с посадочным местом, она спокойно потирала свои лапки на желтой звездочке.
Не заметив пассажирку, таможенник взял китель и бросил его сверху на документы перед отцом. Награды даже не звякнули, словно их просто обезглавили.
Я посмотрел на папу. Слезы ручьем потекли по его лицу, но не произнес, ни звука.
-Заберите свой пиджак,- пробурчал таможенник и отвел глаза в сторону. От вида плачущего пожилого человека видимо и этому закоренелому монстру стало не по себе. Мама тихо стояла рядом с отцом, ее лицо было серым.
Мы с братом нежно сложили китель, аккуратно положили его в чемодан и защелкнули замки.
Не могу описать здесь то, какие чувства овладели мной в этот момент. Скажу лишь, что я готов был нарушить сразу все заповеди закона Божьего.
Потеряв к нам всякий интерес, таможенники разошлись. Потом один из них вернулся и бросил на стол скомканную декларацию.
-Счастливого пути!- скороговоркой протараторил начинающий член мытной службы и поспешил ретироваться, но споткнулся о маленький чемодан. Такие в народе называли «балетка».
В раннем утреннем тумане мы подходили к Вене. Я стоял на палубе и смотрел на холодно-серые волны реки, не решаясь взглянуть вперед. Со спины ко мне подошел отец и положил руку на плечо.
-У страны, которая выдавливает из себя своих детей, словно прыщ из тела есть будущее, только вопрос: какое?- тихо начал папа,- Уже сейчас наружу повылазили, страшные и черные, людишки. Они тебе не дали бы работать спокойно. Горбачев совсем не Моисей! Это Нерон!- голос отца дрогнул.
-Скорее китайцы перегонят Америку, чем отмеченный дьявольской меткой секретарь обкома утвердит справедливые условия для жизни,- продолжил папа,- Так что хорошо, что ты поехал с нами.
Я ничего не ответил. Мы оба посмотрели вперед, на открывающиеся сквозь туман ворота новой жизни.
|
| |
| |
