Амплитуда колебания кресла уменьшалась…
После того, как были проверены шкафы и балкон, компания не досчиталась ещё одного человека. Гипнотизёр, прихватив хозяйские кроссовки, скрылся в неизвестном направлении, оставив после себя приличные замшевые туфли и, разумеется, шляпу.
- Безмозглый паразит, - выкрикнула вслед сбегающему по лестнице гипнотизёру Людмила Фёдоровна. – Вернёшься ещё! – погрозила она. – От меня так просто не уходят.

- Ну что, милочка, твоих рук дело? – выпятив колесом грудь, Людмила Фёдоровна пошла на Люсинду. – Это сговор? – впилась прищуренными глазами в Люсинду. – Да! Это сговор! – трагическим голосом ответила она на поставленный вопрос.
- Я сама ничего не понимаю! – Люсинда, увернувшись от цепких рук, выскользнула на лестничную площадку.

Летя по похожему на пищевод исполинского животного туннелю с полупрозрачными алыми стенами, Гена в страхе искажал до безобразия лицо, с трудом вдыхал казавшийся жидким воздух, махал руками и сучил ногами, протяжно орал: а-а, а-а, а-а, АААААААААА… из чего выходило нечто похожее на музыкальную фразу из «Половецких плясок».
Почувствовав неминуемою гибель, Гена закрыл глаза, и, ожидая встречу с тем, обо что обычно разбиваются, даже сложил на груди руки крестом – смирился.
По непонятной причине, голос его продолжал звучать эхом, откуда-то сверху. Голос нарастал и преследовал давно молчащего Гену, контр-тенором зловеще выл всё те же «Половецкие пляски».
На удивление, мягко шмякнувшись об землю, Гена оказался в тишине. Тишина была не абсолютной, но вполне его удовлетворяла: шумели листьями берёзы, стрекотал кузнечик. Открыв глаза, он увидел некошеный луг, извилистую речушку, которую переходило вброд стадо пятнистых коров; бредущих с косами и граблями людей, одетых в белые свободного покроя одежды.
- Ой ты, степь широ-о-окая, степь расдо-о-ольна-а-я… - пели женщины в платках.
Не понимая, явь ли это всё, или гипнотический сон, Гена потёр ушибленный при падении бок, встал на ноги и, приминая клевер и ромашки пушистыми тапочками с заячьими мордочками и помпончиками, побежал в противоположную от людей сторону.

Нашли его случайно, полубезумного, голодного и грязного – сидел под трактиром, дрожа от холода и непонимания действительности. Приметили Гену двое крепкого сложения мужика.
- Глядитко! Никак юродивый объявился в наших краях, - подтолкнул локтем дружка босоногий мужик.
- Надо его того… - что-то хотел сказать дружок, вытирая пот драной шапкой, но, не закончив мысль, спросил, обращаясь к босоногому: - А где твои сапоги?
- Пропил, - скорбно сообщил босоногий, склонив низко голову, как на поминках. – Так что с юродивым будем делать? По совести поступим, аль пошалим маленько? – подмигнул дружку.
- Да ты что?! Ни-ни! – воспротивился дружок. – Грех на душу не возьму!
- Скучный ты человек! – заключил босоногий. – Ладно! Пошли кормить-поить его, авось потешит чем, благодаря нас.
Подняв Гену, мужики вошли в трактир, придерживая с двух сторон податливое тело.
- Кого это вы подобрали? – засмеялся рыжий трактирщик, обвязанный широким белым фартуком испачканным кровью.
- Юродивого, - просто сообщил босоногий, присаживаясь на прибитую к полу скамейку.
- А мне сдаётся, что скомороха приволокли! – брызнула смехом необъятная бабёнка, державшая за широким поясом остро заточенный топор с коротким топорищем.
- Пить дайте, - попросил Гена, жадно смотря в сторону глиняного кувшина, по которому стекали капли конденсата.
- Бери! – обтерев кувшин, сказала бабёнка. – Пей!
То, что он глотнул, было противно на вкус, обожгло гортань, заставило, судорожно вдохнуть, ловя спасительный воздух.
Самогон! – догадался Гена. – Вот сволочь! И приложился ещё, дабы снять стресс пребывания в незнакомом месте без денег и документов.
Поплыла, изгибаясь, вниз бревенчатая стена трактира. Столы и люди накренились в сторону. Это секта! – решил Гена, промокая губы салфеткой, случайно оказавшейся в кармане классических чёрных брюк, купленных мамой лет десять назад.