Николай осматривал комнату так, словно в первый раз ее видел. Внимательно разглядывал темные квадраты на месте бывших картин. В окно, давно лишенное занавески, пробивалось мутное мартовское утро. На стене ярким пятном выделялся постер – его еще в начале зимы приклеил друг Андрюха. Тогда от сырости начали отслаиваться обои, Николай заметил и думал подправить, но Андрюха опередил его, потянул и оторвал кусок обоев.
- Ты чего наделал? – беззлобно спросил Николай.
- Да ладно, - отмахнулся Андрюха, - Счас все будет хоккей, - он открыл глянцевый журнал, подобранный на улице, и заменяющий разделочную доску, нашел и выдрал яркий постер с гоночной машиной. Примерился и ловко приклеил на стену:
- Вот, и незаметно совсем!
Комната находилась в большой коммунальной квартире, населенной вечно хмурыми соседями. После скандального развода с женой и размена Николай вначале получил маленькую квартиру и доплату. Но деньги мгновенно исчезли, и пришлось продавать квартиру и переселяться сюда, в коммуналку.
Николай вспомнил переезд и двух своих друзей, помогавших перетаскивать вещи. Многих из тех вещей уже не было, они исчезли еще зимой, как и деньги, вырученные от продажи. Потом отмечали новоселье, и он, радушный хозяин, выставил на стол хорошую водку, купленную в супермаркете. Вспомнил, о чем шел разговор.
- Да пойми, бабы все такие! – горячился Андрюха, размахивая руками, - Им только деньги нужны! Душу они, душу нашу понять не могут! Вот и Маринка твоя….
- Что Маринка? Ты жену мою не тронь! Я сам с ней разберусь!
Николай помнил, что в тот вечер они с Андрюхой подрались. Из-за Марины.
И ему вдруг остро, до боли в душе захотелось увидеть жену, услышать тихий голос, вдохнуть ее запах. «У нее были горькие духи, а от волос пахло яблоками…». Но вспомнил, что в последнее время жена не пользовалась духами – не на что было покупать их. «Поздравить ее надо. Все же пять лет вместе прожили».

Цветочный магазин встретил его блеском зеркал и яркими тропическими красками. Николай долго переходил от одного прилавка к другому, рассматривая диковинный цветы, которых никогда не видел. Продавщица внимательно смотрела на него, и он, смущаясь и покраснев вдруг от чего-то, ткнул пальцем в первый попавшийся цветок:
- А этот вот… Э-э-э.… Почем?
Цветок был необычным – всего один бордовый и широкий лепесток, обернутый вокруг желтого венчика.
Привычно улыбнувшись, девушка назвала цифру, и Николай обомлел: за такие деньги он мог купить у метро бутылку водки. Он кашлянул, скрывая смущение, что-то пробормотал и быстро двинулся к выходу.
Через несколько кварталов он нашел, наконец, то, что искал – бойкая молодая баба торговала желтыми ветками мимозы, а рядом на картонке фломастером была выведена цена. Николай подошел и выбрал самый пышный цветок. Продавщица предложила завернуть его в газету, но Николай, сказав: «Ничего, не замерзнет», взял мимозу и направился к автобусной остановке.

Открыла ему дверь теща и сразу, с порога, нахмурившись, бросила с вызовом:
- Ты чего явился? Не звали, кажись.
При каждом предложении она вздергивала вверх подбородок, словно лошадь, отгоняющая мух. Николай буркнул:
- Маринку позови.
- А милицию тебе не позвать? Если опять пришел буянить, так вмиг вызову, алкаш! – голос женщины стал повышаться. Дверь комнаты за ее спиной открылась, и появилась улыбающаяся Марина.
Она подошла к матери, но, увидев стоящего на пороге мужа, вмиг заледенела.
- Ты… – не здороваясь, опустив глаза, словно была виноватой, тихо спросила, - Зачем пришел?
- По делу. Поговорить надо. В дом-то пустишь? – поинтересовался Николай, - Или на пороге разговаривать будем?
- В дом тебя еще пускать, окаянного? – взвилась теща, но Марина, поморщившись, произнесла:
- Мама, пожалуйста! Может, он и правда по делу.
- Дура ты, вот что! – ответила ей теща, - Да ты посмотри: он с утра уже пьян!
- Неправда, трезвый я, - сказал Николай.
- Мама! Иди, ну, пожалуйста, мы тут сами.… Иди.
- Хорошо, я уйду, только телефон с собой возьму, - женщина схватила валяющуюся на полке трубку, - Если что, знай - я в милицию быстро позвоню, - кинув на Николая полный злобы взгляд, она скрылась в глубине квартиры.
- Ты внутрь-то пусти, а то неудобно перед соседями, - оглянувшись на запертые двери за спиной, сказал Николай и шагнул в прихожую. Мимоза в руке мешала расшнуровывать ботинки, и он, зацепив их носком, стянул так, не расшнуровывая.
Марина потянулась за его спиной, прикрыла дверь и защелкнула замок, потом, не оглядываясь, пошла на кухню. Загремела чашками. Николай слышал звон, пока снимал и вешал на крючок куртку.

Тапки он не нашел и прямо в носках прошел в кухню. Странный теплый аромат висел в воздухе, Николай не помнил его раньше, когда они жили вместе. Он выдвинул из-под стола табуретку и присел осторожно, на самый краешек. Жена стояла к нему спиной и перекладывала ложки из сушилки в шкаф. Он протянул желтую ветку мимозы:
- Это тебе. С праздником, вот.
Молча повернувшись, она взяла цветок и положила рядом с собой на стол. Скрестила руки на груди и так же неласково, как и в прихожей, сказала:
- Ну, слушаю тебя, Николай. Зачем ты пришел?
А он смотрел на жену, замечая перемены в ее облике – как похорошела она, округлилась телом. Из глаз исчезли усталость и пугливое выражение, так хорошо запомнившиеся ему. Он мог поклясться, что жена его стала красавицей. На Марине был старенький, много раз стираный халат – Николаю помнил его. Это был халат из их прошлой жизни. Верхняя пуговица расстегнулась, открывая белую шею женщины, тонкую, словно стебель дорогого цветка. Внизу образовалась маленькая ямочка, у самого основания шеи. И что-то давно забытое, родное напомнила эта ямочка Николаю, и захотелось коснуться ее губами.

Марина, заметив, куда устремлен взгляд мужа, покраснела, разорвала плетение рук, прикрыла ладонью ворот халата – и исчезла ямочка.
- Я вот, пришел.… Сказать тебе хочу, - начал было говорить Николай, чувствуя, что молчание затянулось и давит на обоих, - Тут такое дело…
Он мучительно вспоминал слова, которые повторял про себя еще по дороге, и которые казались ему настолько важными, что думалось – услышит жена и сразу поймет, проникнется ими. Но они ускользали из предательской памяти. Вспоминая, он выдавливал из себя рваные фразы, боясь вновь их забыть.
Но тонкий крик зазвучал вдруг на кухне, оборвал его слова, и Марина, не слушая мужа, забыв о нем, пошла в комнату – туда, откуда крик доносился. Николай, сбитый с толку, поплелся следом.

В комнате стояла маленькая кроватка с деревянными прутьями, покрытыми облупленным лаком. Марина перегнулась через прутья и достала ребенка.
- Ну что ты плачешь, солнышко? Сухой, - она осторожно рукой потрогала пеленку, - Соскучился по маме?
Николай посмотрел на жену, качающую на руках ребенка, быстро подсчитал что-то в уме, сглотнул и изменившимся голосом прошептал:
- Мой…
Жена кивнула, продолжая укачивать дитя. Ребенок успокоился и таращил серые глазки, рассматривая нового человека. Марина аккуратно положила его назад, в кроватку. Николай подошел ближе и тоже склонился над облезлыми прутьями. От ребенка шел странный, незнакомый и теплый запах.
- Ба! – произнес малыш и взмахнул сморщенным маленьким кулачком. «Даже ноготочки есть,… прям как настоящие» - удивился Николай и потянулся к крохотной ручке, хотел ее потрогать – но ребенок, разжав ладонь, мигом ухватил его за палец и не отпускал.
Николай оторопел.
- Он меня… за палец схватил!…, - проглотив колючий комок, тихо произнес Николай, и осторожным и нежным движением, которого трудно было от него ожидать, освободился. Потом выпрямился, продолжая держать палец оттопыренным, и осмотрел его со всех сторон.
- За палец схватил, пацаненок, - глупо улыбаясь, обратился он к жене, - Вот так.
Марина кивнула:
- Я видела.
- А как его назвала-то?
- Петром.
- Петька, значит. Петрушка. Петр Николаич! Вот что, Марин, – произнес Николай, - Я хочу тебе сказать: ты глупости свои оставь, ребенку отец нужен. Я пить бросил! – Николай осознал вдруг, что говорит правду, и продолжал, - Работу нашел, теперь буду, как все: деньги зарабатывать, семью кормить. У меня теперь семья! – с гордостью сказал он, - Вон, сын какой растет.
В уме Николай тут же подсчитал, что ему необходимо сделать сегодня – найти Максимыча, который недавно предлагал ему работу в магазине, сборщиком, и сказать, что согласен.
Он снова взглянул на жену, и заметил, что она прикрыла рукой рот, словно сдерживала рыдания. Но Марина отняла руку, и Николай с облегчением увидел, что не рыдания, а робкую улыбку прятала она в ладони. Улыбка потухла на губах, но затаилась в глазах, придав им странный блеск.
- Коля… - прошептала жена.
- Что Коля? Тебе же трудно без мужика, я вижу. Вон, у ребенка кроватка сломанная, а починить некому. Есть у тебя инструмент какой? Я быстро починю.
Жена кивнула, но не сдвинулась с места, продолжала молчать.
- Марин, да ты что, не веришь мне, что ли? – хотел спросить Николай, но вместо этого твердо произнес:
- Участок-то не продали?
- Нет, - мотнула головой жена.
- И правильно. Я весной там дом строить буду. Петьке летом свежий воздух нужен будет.
Он заглянул в кроватку, где на белой пеленке лежал его сын, и, улыбнувшись, произнес:
- Маринка, кому сказал, тащи сюда инструменты! Будем пацану кровать чинить. Он и сам не хочет в сломанной лежать, требует, чтобы починили. Мне не веришь, так сама послушай. Правду Петька говорит.
- А-а-а. Ба-а-а-а, а-а-а-а, - маша кулачками, говорил его сын.