- И что же мне теперь делать?- спрашивала я, чуть не плача, растерянно глядя на суетливую старушку с модной прической в красивом вишневом платье. - Лидия Васильевна! Куда же мне теперь?..
Я устало опустилась на раздутую дорожную сумку, набитую до отказа книгами и учебниками. Ну, нет! Еще один такой марш-бросок мне не вынести. Руки предательски дрожали, болела нога, спину ломило с непривычки. Килограммов тридцать тащила, не меньше.…. И черт меня дернул поступать на филфак – у меня ведь и по математике всегда пятерки были…
-Можно я хоть вещи у Вас оставлю, пока не устроюсь где-нибудь?
Машинально я стала растирать ушибленное колено – сама себя и покалечила, когда эту «дуру» из автобуса вытягивала. Было немного стыдно – я пыхтела, когда сумка застряла в проходе, и мне стоило больших усилий вытащить ее оттуда. С обидой я оглядывалась на окружавших меня мужчин, но никто не помог. Одни стояли, равнодушно отвернувшись, другие насмешливо наблюдали за моими мучениями. Видимо, народ привык к бесконечному потоку студентов, и чужие проблемы никого не волновали.
- Конечно, конечно! Оставляй, конечно! Ох! Что тут у тебя? У, Сашенька, так у тебя синяк будет…может «Финалгончиком» потрешь? Ох! Ох! Где ж это ты так?- Лидия Васильевна засуетилась еще больше, а в голосе чувствовались виноватые нотки. Ее квартира, где я уже не раз останавливалась, приезжая на сессии в университет, была занята, несмотря на предварительную договоренность по телефону.
- Ты уж извини меня, Сашенька, девочки вот с зачетами задержались…Через три дня только уедут…Видишь, вот, как вышло….- Лидия Васильевна уже сбегала за «Финалгоном» и теперь озадаченно разглядывала мою ушибленную ногу…в капроновых колготках.
- Ох, ох! Может, все таки, намажешь? – уже не так уверенно, но еще более «виновато» спрашивала старушка, бледнея и непрестанно охая.
Колено занемело и припухло. Я представила, что сейчас мне придется ковылять по холоду, разыскивая квартиру по всему городу. Помнится, еще при поступлении, два года назад, мы с подругой пол-Ростова исколесили в поисках съемного жилья. Тогда-то впервые я увидела «настоящий славный Ростов-Батюшку» – расцвеченные неоном и золотом витрины центральных улиц, но всего метров триста пройти «во дворы» - и становится непонятным, как вообще люди живут в этих развалинах, и откуда вдруг столько мусора и помоек вокруг. Дважды на первом курсе мы снимали жилье, и, дважды, по окончании сессии, бежали оттуда дальше, чем видели. На одной из квартир мы устали биться с мышами и тараканами, бесстыдно пожиравшими наши и без того скудные студенческие припасы. На другой квартире было еще хуже – роль мышей и тараканов взял на себя сожитель хозяйки. Мы растерянно хлопали глазами, когда, приходя с занятий, находили наши кастрюльки пустыми и вымытыми. А пузатый дядька с маслянистыми глазками ехидно ухмылялся: «Девочки! Так супчик ваш уже того, я думал, пропадать начал…Ну так и что, что вчера варили? Холодильник-то плохо морозит да и места в нем мало. Понаставят кастрюлек...»
На второй год, поняв, наконец, что низкая цена и приличные условия жилья – понятия никак не совместимые, мы с подругой сняли квартиру по объявлению в десяти минутах ходьбы от университета на Пушкинской. Так мы познакомились с Лидией Васильевной – приятной интеллигентной старушкой лет семидесяти, и закончили второй курс без «жилищных проблем». В этом году мне опять не повезло… Неприятности начались еще неделю назад, когда позвонила подруга и сообщила, что вместо сессии ложится на операцию в больницу. Теперь вот и Лидия Васильевна подвела…
Колено разболелось с новой силой, и я поплелась в ванную «Финалгончиком» растираться. Средство оказалось весьма эффективным, потому что из ванной я уже не вышла, а вылетела – ногу жгло огнем и так пекло, что я волчком закрутилась на месте.
В это время Лидия Васильевна оживленно вела беседу по телефону, судя по всему, с соседкой. Занятая своим несчастным коленом, я даже вздрогнула от неожиданности, когда она ворвалась на кухню:
- Слава те, Господи! Слава те, Господи! Сашенька! Ну, как ты тут? Ох – ах- ох!
Я вымученно улыбнулась и пожала плечами, продолжая салфеткой стирать мазь, пропитавшуюся через тонкий капрон.
- Мариночка Петровна, вот, говорит, ты представляешь, в соседнем доме у нас тоже квартиру сдает кто-то. Тебе и идти-то тут – всего через дорогу! Дом во-о-он тот, напротив, 458-я квартира, это последний подъезд, по-моему! Телефончик, вот, есть - звони! А вдруг не занято! – тараторила она возбужденно и радостно.
Я обрадовалась не меньше Лидии Васильевны и уже через несколько минут договорилась с новой хозяйкой о съеме жилья. Скрипучий голос по телефону был не очень приветлив, но женщина пообещала мне свободную койку-место за приемлемую цену. Я скоренько засобиралась, так как Лидия Васильевна вновь ударилась в причитания и извинения за то, что «вот, так, вот, все вышло».
Идти было, действительно, недалеко, но в подъезде я буквально носом уперлась в табличку: «Лифт не работает»… Еще раз чертыхнувшись, я, подвывая и пыхтя, волоком потащила сумку на седьмой этаж. Добравшись до долгожданной двери с номером «458», я наскоро познакомилась с хозяйкой и втащила сумку, совершенно не обращая внимания на убранство моего нового жилья и мечтая только о душе и об избавлении от чудодейственного «Финалгончика». За полчаса подъема по лестнице в шерстяном свитере, в дубленке, с тридцатью килограммами наперевес, я успела основательно вспотеть, и, видимо, поэтому мазь буквально разъедала мне ногу.
Как мало все же надо человеку для счастья – сначала отнимите у него что-нибудь, помучайте его, а потом верните. И все! Человек счастлив!
Так и я. После душа, переодевшись и избавившись, наконец, от чертовой сумки и остатков мази на разнесчастном колене, растянувшись во весь рост на убогом диванчике, я заснула, блаженно улыбаясь. Разбудили меня голоса и шум в прихожей за дверью. Проснувшись, я не сразу поняла, где я, и что происходит. Вошла сухая горбоносая старуха с большими мутными глазами на бескровном лице – хозяйка квартиры, Антонина Ивановна - вспомнила я.
- Платить надо. Деньги-то я наперед беру, говорила же…И поменьше тут…И порядок чтобы был. Книги на пианино не ложи, полировку попортишь... Курить на балконе, только пепельницу вымывай после. Постельное белье свое? Посуду дам. Вон соседки твои пришли, знакомься иди, чайник закипел.
Из ее нечленораздельного бормотания я смогла извлечь только эту информацию. Отсчитав положенную сумму, так и не успев вставить в монолог старухи ни слова, и не поняв и половины из ее бормотания, я потопала на кухню, где уже во всю гремели посудою.
Девчат было четверо – трое молоденьких студенток-первокурсниц из мединститута, только что со школьной скамьи и, как оказалось, моя соседка по комнате – студентка педагогического – симпатичная девушка Татьяна. Мы быстро познакомились и весь вечер проболтали на кухне. Хозяйка пошла «по делам», предварительно предупредив нас, чтобы мы соблюдали порядок и чужим не открывали.
Я осмотрелась: нас пятеро и хозяйка….Вшестером в двухкомнатной квартирке – густовато. Кухонька убогая, но чистая. Особенно мне понравились хрустящие кухонные полотенца, развешанные на гвоздочках в идеальной симметрии и белоснежные марлевые тряпочки для мытья посуды вместо обычных поролоновых губок. Вспоминая мышей и тараканов на первом курсе, я размышляла, что и не так уж все плохо складывается. Единственное, что вызывало смутное чувство тревоги – это сама хозяйка…Женщина заговаривалась и была странной и какой-то неадекватной, что ли. Но, не находя объяснений, как и серьезных причин для тревоги, я махнула рукой и с головой погрузилась в свои студенческие заботы...
Весь следующий день я провела в университете: радостные встречи с однокурсницами, обмен новостями и сплетнями, беготня по библиотекам, рефераты и контрольные, ксерокопии, читательские дневники, лекции… Моя жизнь в сессионный период разбита по жесткому графику – каждый час на счету. На следующий день по расписанию был экзамен по истории. Как и у большинства студентов-заочников, ночь перед экзаменом – горячая пора, «очей своих ломание», так много нужно успеть сделать, повторить, выучить… Однако «домой» я шла с легким сердцем – процентов восемьдесят всего материала было уже мной изучено, оставалось повторить и подучить кое-что. Поэтому я не спешила и по дороге заскочила в мой любимый «Золотой Колос», накупила вкуснейших пирожных и уже не шла, а летела на седьмой этаж, глотая слюнки в предвкушении сладкого ужина. Зайдя в квартиру, я не сразу поняла, что происходит. Двери на кухню и в комнату девчат-медичек были закрыты, моя соседка по комнате сидела на диване, поджав под себя ноги, испуганно глядя на меня большими растерянными глазами.
- Ты чего, Тань? Что-то случилось? – тут пакет с пирожными сам вывалился у меня из рук, я вприпрыжку кинулась к балкону и начала судорожно открывать окна. Вонь стояла невыносимая. С мороза нос был заложен и только теперь до меня дошел страшный тошнотворный запах, стоявший в квартире. – Что тут у вас происходит, Бог ты мой?! Девчонки, что, протухший труп препарируют? Что за вонь-то, блин, Танюха, объяснишь что-нибудь?
- Хозяйка какую-то бомжиху привела, пьют на кухне уже четвертый час… Девчонки в своей комнате закрылись…А я есть хочу…- зашмыгала носом Татьяна.
- У меня вот пирожные есть, - растерянно произнесла я, но при виде таких желанных еще пять минут назад кремовых шедевров желудок скрутило спазмом, меня затошнило, и я опрометью бросилась обратно к раскрытому окну. Вдохнув пару раз, я оглянулась на Татьяну. Та все так же сидела, ошарашено уставившись на пирожные.
В этот момент за стеной вдруг завыли – тонко, громко, пронзительно. Я оторвалась от окна и со всех ног бросилась на кухню. Распахнув дверь, я тут же пожалела, что сделала это. Запах протухшей застоявшейся мочи и немытого тела вперемешку со спиртным угаром, табачным дымом и еще хрен знает с чем, мог свалить с ног кого угодно. Наступая на объедки, пустые бутылки и обрывки каких-то тряпок, я пробралась к окну и рванула форточку. Поперхнувшись свежим морозным воздухом, сквозь сизый дым, столбом стоявший на кухне, я, наконец, начала различать происходящее. Обе старухи сидели за столом и выли что-то наподобие песни, совершенно не обращая на меня внимания. Кухня представляла собой страшное зрелище – от былой чистоты не осталось и следа – все было загажено и заплевано. Бомжиха с лицом кирпичного цвета сидела в драной серой шубе и …страшно воняла. Всклоченные седые волосы с колтунами, беззубый закисший рот, узкие слезящиеся глазки… Под ее стулом растеклась грязная лужа – то ли шуба ее оттаяла, то ли это была моча, то ли водка…Антонина Ивановна сидела напротив в грязной кофте и, закатив глаза, выла во весь голос. Вот она запрокинула назад голову, в горле у нее что-то заклокотало, забулькало, а потом вырвалось наружу уже не заунывной песней, а шипящим рыком: «С-с-с-сука! С-с-с-су-ка с-стар-р-рая! Всю мою водку выжр-р-рала, твар-р-рь!». В бомжиху полетел стакан, залив остатками мутного пойла стол и тарелки с объедками. Я вжалась в проем между стеной и холодильником, наблюдая разворачивавшееся действо и боясь пошевелиться.
- Ур-р-рою, с-с-сука! Ур-рою!- Антонина Ивановна с перекошенным лицом и безумными глазами пыталась перегнуться через стол и вцепиться бомжихе в волосы. Координация была нарушена, и она, схватив руками воздух, всем своим весом обрушилась на грязный стол. С трудом приняв исходное положение на стуле, матерясь и раскачиваясь, она принялась метать в свою гостью посуду со стола. Одна из рюмок разбилась об голову нечесаной старухи, та заскулила по-собачьи и сползла под стол. Озверев совершенно, Антонина Ивановна кинулась на бомжиху и, навалившись всем телом, начала душить ее. Старухи, визжа и рыча, клубились на кухонном полу среди мусора, мочи и пустых бутылок. Прошло минут десять, алкоголички все так же коблились, но уже молча тузя друг друга, сопя и отхаркиваясь. Смотреть на них было противно. Я уже порядком промерзла под открытой форточкой и подумывала о том, как лучше выбраться из своего укрытия. Девчонкам, осмелевшим и столпившимся полукругом на входе в кухню, тоже начало надоедать это представление. Они перешептывались и переминались с ноги на ногу, а Танюха откровенно зевала, брезгливо прикрывая рот от зловонья. Наконец, старухи затихли и, казалось, захрапели даже. Я выбралась из кухни, осторожно перешагивая через валявшихся женщин в разодранной грязной одежде.
- Ну, что, девчата, эти, глядишь, к утру оклемаются, а нам всем спать пора – мне на экзамен утром. Давайте быстренько в душ по очереди, закроемся в комнатах, может поспать удастся. А начнут опять бузить – милицию вызовем. Достали они.
Я была старшей, поэтому девчонки смотрели на меня как на Жанну Дарк, послушно кивая, растерянно сбившись в кучку.
- Завтра всем придется жилье искать, так что звоните родителям - надо сматываться отсюда по добру по здорову. – Только сейчас я почувствовала, как сильно устала за день. – Да, попали мы, девчата!
- А вдруг они опять драться начнут, а телефона нет – Татьяна ногой поддела кучу пластмасса, болтавшегося в коридоре на проводе – Антонина разбила, дура старая…
-Н-да, надеюсь, все обойдется, спят они, по-ходу. Форточки пооткрывайте – лучше замерзнуть, чем задохнуться.
Наскоро обмывшись, мы разбрелись по своим комнатам. Но поспать нам так и не удалось - опять послышались песни, пьяная ругань и крики. Мы с Татьяной включили ночник и сидели на кроватях, кутаясь в ватные одеяла. Звон разбившегося стекла и душераздирающий вопль как катапульта подкинули меня на кровати. Антонина Ивановна орала так громко и пронзительно, что у меня тряслись руки, пока я возилась с тугой защелкой, открывая двери. Ворвавшись на кухню, с трудом отодвинув спящую бомжиху, подпиравшую дверь, я в ужасе застыла – все вокруг было залито и перемазано кровью. Хозяйка, разбив первое стекло в окне, окровавленными кулаками колотила по второму. Удар. Еще удар… и тут же за ним - звон бьющегося стекла и еще более пронзительный вопль пьяной Антонины: «Не хочу! Жжииииить не хочу! Суки все! Сууукииии!» Цепляясь за рамы, заливая пол и подоконник кровью, безумная старуха задрала тощую ногу в синих панталонах и уже почти взгромоздилась на подоконник.
- Ёшкин кот! Куда ж ты, идиотка, лезешь-то?! Свалишься! А ну, назад!- я со злостью ухватила старуху за ворот кофты и рванула на себя. Антонина соскользнув с подоконника, с разворота влепила мне затрещину и, с силой оттолкнув меня, с еще большей прытью попыталась опрокинуться через разбитое окно. На минуту застыв от боли, досады и ужаса от всего происходящего, я в беспамятстве схватила стоявшую на плите сковородку с длинной ручкой и…громыхнула ею старуху по плечу. Все произошло в считанные секунды, времени на размышления не было – Антонина уже почти наполовину свесилась с седьмого этажа, истошно вопя на всю округу. Видимо, удар был очень сильный – я совершенно не отдавала себе отчета в том, что делаю – старуха кубарем слетела с подоконника и навзничь упала, растянувшись плашмя на полу среди пустых бутылок. В наступившей тишине я слышала лишь лихорадочный стук своих зубов – меня трясло так, что мои челюсти выбивали морзянку. Ноги у меня подкосились, и я прямо в пижаме уселась на загаженный пол между спящей бомжихой и неподвижной Антониной. Я оцепенела. В голове пульсировало, раздирая мозг на миллионы осколков: «Я ее убила! Я ее убила! Убила! Убила!»
Очнулась я от того, что девчонки пытались намотать мне на руки взявшийся неизвестно откуда бинт. Я была вся в крови, но, ощупав себя, поняла, что кровь не моя. Отпихиваясь от наседавших на меня бинтовальщиц, я нагнулась над Антониной и стала хлопать ее по щекам. Голова ее безвольно болталась. С трудом поднявшись на негнущихся ногах, все еще отбиваясь от обезумевших девчонок, я дотянулась до стоявшего рядом ведра с водой и плеснула из грязного стакана старухе в лицо. Та зачмокала губами и засипела: «…водку мою…суки все..».
Я добралась до стула, села и беззвучно заплакала.
В дверь позвонили. Вошла заспанная женщина лет пятидесяти в шелковой пижаме и кашемировом халате. Представившись соседкой, она быстро прошла на кухню и, пнув ногой Антонину, заговорила:
- Чего, опять «белочка»? Эх, Тонька, Тонька…Не пила ж три месяца…Опять студенток набрала... Фу, срач-то какой. Это собутыльница ее воняет так? До чего же люди опускаются….А ведь нормальная ж была….Спилась совсем…Вы, девоньки, помогите мне связать ее, вот и бинт подойдет. Припрем ее в ванной – пусть проспится. Надо же – окно разнесла…. Февраль месяц на дворе… Нет! Связать надо обязательно… Мало ли чего в белой горячке натворить может….А сами у меня переночуете – если поперек на диване ляжете – все поместитесь…. Вонь тут такая, да и квартира выстынет…
- Может в милицию позвонить или в скорую? – немного успокоившись, растерянно произнесла я, разглядывая свои окровавленные руки и грязную пижаму.
- А, бес толку, знают они уже этот адрес, не приедут, сами, говорят, разбирайтесь.… Ну, что, поможете мне?
Мы намотали грязный бинт на руки Антонине, предварительно залив порезы и раны остатками водки. Потом перетащили бесчувственную алкоголичку в ванную, уложив ее на старое одеяло, и забаррикадировали дверь. Бомжиха все так же спала на кухне, храпя и постанывая.
Отмывшись и переодевшись, мы собрали вещи и отправились к соседке – дожидаться утра. Сбившись в кучку под теплыми одеялами, вдыхая запах чистых простыней, мы нервно перехихикивались, обсуждая происшествие и с удовольствием уплетали «колосовские» пирожные, так кстати прихваченные с собой Танюхой.
Утром я отправилась на экзамен, и весь день провела в университете. Вернулась уже поздно вечером и, зайдя в квартиру, обомлела. От вчерашнего безобразия не осталось и следа, если не считать аккуратно приколоченную фанерку на месте выбитого стекла да нового допотопного телефонного аппарата в коридоре. Антонина Ивановна с забинтованными по локоть руками суетилась на кухне и, как ни в чем не бывало, настирывала свои марлечки. …Хрустящие полотенца симметрично висели на гвоздиках…
Девчонки-медички, видимо, уже вывезли вещи. Двери в их комнату были открыты настежь, и все там блистало образцовым порядком. Татьяны тоже не было. Она оставила записку, что завтра перебирается к знакомой и свой номер телефона. Я собрала вещи и позвонила Лидии Васильевне.
- А! Сашенька! Ох, а девочки уже уехали! Да, да, в обед уже уехали.…Конечно, приходи! Ах, я так рада! Приходи обязательно! Тебе может сумку помочь донести? – Лидия Васильевна заливисто тараторила, беспрестанно охая. Я дождалась, пока ее эмоциональный поток иссякнет, и положила трубку.
- А я так за тебя переживала! Видишь, вот, как все получилось…- встретила она меня еще в подъезде. – Ох, значит, не понравилось тебе там?- спрашивала она меня, ухватившись за тяжелую сумку, пытаясь помочь. Мне пришлось волочить ее вместе с сумкой, и мы с трудом втиснулись в дверной проем.
- А что там, Сашенька, условия плохие или народу много было? – не унималась Лидия Васильевна, продолжая пытать меня в прихожей.
- Народу много – раздеваясь, ответила я устало. И еще «белочка» у хозяйки…
- Белочка? Живая белочка? Угу, аллергию, что ли заработать? Я вот сколько раз говорила, что животных в квартире держать нельзя! Они гадят, шерсть кругом, вонь стоит….
- Да, Лидия Васильевна, вонь там, действительно, была неимоверная, - рассмеялась я наивным рассуждениям старушки.