Длинное тёмное платье с рассыпанными невнятными горошинами на подоле и рукавах. По-старушечьи повязанный платок. Лицо бледное и треугольное, с узенькой полоской губ. Глаза смотрят в землю, и иногда, девочка бросает взгляды по сторонам, как бы украдкой.
– А я знаю, что под платком у неё ничего нет – прошептал Миша. Он посмотрел на Володю, и мальчик понял, что услышит сейчас нечто ужасное и отвратительное.
Мальчики укрылись в раскидистых ветвях старого тополя. Клейкая зелень весенней листвы ещё не припорошена дорожной пылью и нежным запахом предвещает удовольствия беззаботного лета.
– Как это ничего нет? – спросил Володя, скатывая из листьев липкий комочек.
– Да вот так. Она лысая! Лысая девчонка! Видал что нибудь страшнее?
Наголо стриженый Мишка вовсе не страшный, а оттопыренные уши придают ему потешный вид.
– Ты, наверное, хотел сказать – смешнее? – съязвил Володя, наградив друга лёгким шлепком по затылку.
– Да ну тебя! – обиделся Миша. – Чего на меня стрелки переводить? Если хочешь знать, мне Наташка всё рассказала. Приезжие вчера ходили к ним в баню. И Наташка чуть не померла, когда той пришлось раздеться.
– И чего она углядела? – Володя размахнулся и отправил клейкий шарик вниз. Попав в спину приезжей, шарик отскочил в сторону, теряясь в придорожной пыли. Девочка вздрогнула. Но не оглянулась, а только ссутулилась, отчего под платьем резче обрисовались острые лопатки.
– Тощая как скелет. И на голове ни единого волосика, одна жабья кожа. Бррр… – Миша передёрнулся. – Если она до меня дотронется… меня вырвет.
– С чего это она будет до тебя дотрагиваться?
– Мало ли с чего. Ну, например, поздороваться захочет.
– Скажешь! Поздороваться. Да она нелюдимая.
– Ага, сама уродина, а корчит из себя недотрогу. Надо ей как нибудь жару задать, – Миша погрозил вниз грязным кулаком.
У придорожного магазина с заколоченной досками витриной собралась небольшая очередь; всё больше старики да детвора с потёртыми хозяйственными сумками и пакетами. Мальчишки, заслышав тарахтящий звук мотора автолавки, поспешили спуститься c дерева на землю. Нелюдимая девочка оказался в начале очереди. Миша, подмигнув Володе, подошёл к ней и проговорил неожиданно злым басом:
– Эй, это наше место.
Девочка ещё больше сгорбилась.
– Ну, чего ты, глухая что ли? – сказал Миша и, брезгливо нахмурив белёсые брови, толкнул девочку в бок.
Стриженые волосы Мишки колюче топорщились и искрились под жарким солнцем. Глаза превратились в узкие щёлочки и поблёскивали голубыми льдинками.
«А если она сейчас заплачет»? – Подумал Володя. Девочка казалась тёмным пятном; невзрачные платье и платок. Приподнятые подобно обломанным крыльям плечи. Какая–то неприглядная хрупкость. – Да ну её. Заревёт ещё, – Володя потянул Мишку за руку.
– Хулиганите?– обернулась стоящая впереди пожилая женщина. – Вот я отцу девочки пожалуюсь, раз родные матери с вами сладить не могут.
– Испугала, – пробурчал Миша. Утратив задиристый пыл, он выглядел немного растерянным.
– Тётенька, они и вправду вперёд меня пришли, – сказала вдруг девочка. Она торопливо и умоляюще взглянула на мальчиков и женщину. Её голос дрожал, и казалось, сейчас он внезапно смолкнет, словно внутри девочки что–то неожиданно оборвётся.
– Больно грубо они с тобой обходятся, – с сомнением сказала заступница.
– Я не обиделась, – проговорила девочка, и преддверье улыбки коснулось худенького лица.
Грузовая газель, взметнув облачко пыли, резко свернула на утоптанный пятачок перед магазином, и всё внимание привлёк водитель автолавки. Только Мишка прошипел еле слышно:
– Жаба! Дождёшься у нас…

Добродушный и весёлый водитель газели, которого все звали Семёном, балагуря с покупателями, надел белую куртку и открыл задние двери фургона. Деревенские жители, рассматривая многочисленные коробки, брали в основном хлеб, сахар да чай. Прочий товар привозился по заказу.
– Хотите луну, – смеялся Семён, – заказывайте. Привезу вам и луну. Но вряд ли у вас столько денег наберётся. А бесплатно у меня только разговоры. По душам поговорить – я завсегда готов.
Быть может, и от любви к разговорам Семён был в курсе всех деревенских событий. И для каждого у него находилось задушевное слово, да иногда, и заковыристый вопрос вносил в очередь заметное оживление.
– Ну что, парни, летом не собираетесь на серьёзную работу устроиться? – спросил он, когда подошла очередь Володи и Миши. Мальчишки, заглядывая в фургон, выискивали сладости подешевле. – Эвон, какие крепыши вымахали. Матерям, небось, трудновато вас прокормить. Пора и самим деньги в дом приносить.
– Мы приносим, – произнес Володя со значением. – Прошлую неделю с рассадой возились. Заработали маленько.
– Вижу, что конфеты вам по карману. Ну, а на обновку денег скопили? Вторую неделю кроссовки вожу. Отличные! Ввек не сносить. Никак подходящих покупателей не найду. Возьмете? От девчонок отбоя не будет.
Мальчики смущённо фыркнули.
– Понял. Девчонки подождут – других дел пока невпроворот. Ну что, выбрали? Рекомендую мятные леденцы. Забористые, для настоящих мальцов! И цена подходящая.
Друзья согласно кивнули, и Семён протянул им хрустящие пакетики.
– Так, с развлечениями разобрались. Пора подумать и о хлебе насущном.
– Да что думать? Нам как обычно, – сказал Мишка. – По два «чёрных» и одному «белому».
– Сделаем. А ты, Володя, слышал, мамку замуж за нового агронома выдаёшь. Молодец! Без папки, наверное, туго живётся.
– Ничего не выдаю, – оторопел мальчик. – Нам никто не нужен. И у нас ещё бабушка есть.
– Хе… хлопец то, чай совсем не в курсе, – хмыкнул за спиной мальчиков дед, окуривающий очередь душистым самосадом. – Быстро у них это дело сладилось. Вроде и месяца не прошло, как познакомились, а заявление уже в сельсовете лежит. Ох, быстро у них это получилось.
– А чего тянуть то. Люди опытные, по дитю нажили, знают что делают, – голоса из очереди погрузил Володю в туман, словно он пропал для всех, и остались только жгучие слова. – Да вон, и дочка жениха здесь. Сестрёнка сводная, значит, ему будет…
– Чего языками без меры мелете? Смотрите, мальчонка как переживает…
Цветные полосы размытого от закипающих слёз мира окружили Володю душным дождём. Он выбежал из очереди; оставив удивленного Мишку, уронив пакетик со сладостями, забыв о сумке с хлебом … В потаённом месте, шалаше скрытом от посторонних глаз зарослями шиповника, мальчик выплакался вволю.

Хотелось умереть и увидеть горькое раскаянье мамы и бабушки. Тогда и о свадьбе забудут. А может, и не забудут. Володя всхлипнул, вообразив, как у его скромной могилки расставляют свадебные столы. Мама, роняя слёзы, целует отца лысой девчонки. А бабушка кричит «горько». Бабушка, конечно, напьётся, а потом будет ругать маму за её никчёмную жизнь. Потом напьётся отец лысой девчонки и всех побьёт. Попомнят, как хорошо им было втроём. Будут убиваться, что променяли его на чужих людей. Но тогда уж поздно будет…
Фантазии о смерти возобновляли потоки слёз, а слёзы заставляли думать о смерти. Попав в заколдованный горестный круг, Володя мог проплакать вечность, но в кустах послышался треск, и в узкий лаз тёмного и жаркого шалаша просунулась голова Миши.
– Вовчик, ты здесь?
Володя тяжело вздохнул, вытирая ладошками разгорячённое мокрое лицо.
– Здесь, – сказал утвердительно Мишка. – А со мной Наташка. Она успокаивать тебя напросилась.
От проявленной заботы жалость к себе вспыхнула с новой силой. Володя подвинулся, прислоняясь к стене, ломкой и шумной от прошлогодней листвы. Друзья залезли в шалаш. Молча посидели, вздыхая прелый травяной запах и прислушиваясь к жужжанию близких шмелей и стрёкоту кузнечиков.
- Не переживай. Вот конфеты возьми, растеряха! Зато ты сестрой обзавёлся, – произнес Мишка, вкладывая пакетик с леденцами в руку Володи. – Подумаешь, лысая. Но теперь, тебе не придётся варить суп, мыть полы и такое прочее. Главное, сразу покажи – кто в доме хозяин. Будешь лежать и в потолок поплёвывать.
– Ага, а её отец будет Вовку пороть, что родную дочку так изводят, – сказала Наташа, недобро посмотрев на мальчиков.
– Почему изводят? Она же девчонка, ей так положено, – удивился Мишка. – И чего ты её защищаешь? Сама рассказывала, какая она дура.
– Ничего я не рассказывала.
– А кто обзывал её жабьей кожей и тощим скелетом? Я что ли? Предательница! Ты значит за неё, а Вовка, типа, отрезанный ломоть?
– Вовочка, ты Мишку не слушай. Он тебе никто. Так – пятая вода на киселе. А лысая… ну это, Влада, сводная сестра, раз твоя мама с её отцом женятся. Ты должен её защищать, а не изводить.
– Ну всё! Ты тоже нам никто! – Мишка дёрнул Наташу за рыжую косичку. – Проваливай из нашего шалаша! Ишь, голубушка, расселась как у себя дома.
– Ещё неизвестно кто тут расселся…
– Убегу я, – тихо сказал Володя. – Не будет мне здесь житья. Лучше путешественником стану.
Друзья, оставив распри, принялись убеждать мальчика в глупости его затеи. После продолжительных увещаний и уговоров пришли к выводу, что Володя побудет путешественником совсем немного – дня три. За это время непутёвая мама наверняка одумается и, скучая о любимом сыне, забудет своего агронома.

К обеду жара спала. Подул ветер, и пыльные вьюны заиграли на дороге бесконечные хороводы. Небо затянуло хмурыми облаками.
– Ох, Вовочка, всё против тебя, – запричитала Наташа, выглядывая в окно, – ой, как сейчас хлынёт. В такую погоду даже собакам не позавидуешь.
На плите пыхтел паром чугунок вкусных щей, который должен был усилить горечь потери домовитого сына и внука. Мальчики почистили картошку, а всё остальное сделала Наташа, так как идея сварить щи принадлежала ей.
Володя, полностью подготовленный к тяготам и лишениям невольного странствия, придумывал весточку для мамы и бабушки. После долгих творческих мук он написал:

«Дорогие мама и бабушка.
Гуляйте на свадьбе без меня.
Прощайте.
Не поминайте лихом.
Кушайте суп.
Ваш сын и внук Владимир».

– Про суп очень жизненно получилось, – сказала Наташка, прочитав послание.
Мишка попросил приписать к «сыну» слово «блудный».
– Даже картина такая есть – «Возвращение блудного сына», – заметил он с довольным видом, когда Володя его послушался. – Мол, ты уходишь, но можешь и вернуться.
– Присядем на дорожку, – вздохнула Наташка, остановив Володю с рюкзаком у дверей. – На счастье, чтобы дорога показалось мягким пухом.
– Дурочка что ли? – Мишка всплеснул руками. – Мягкий пух только покойникам желают. Земля тебе мягким пухом, говорят.
– Чего к словам придираешься? Сам раньше времени Вовку хоронишь, раз покойников поминаешь. Тьфу… чтоб не сглазить! – Наташка постучала согнутым пальцем по столу.
– Спасибо, что поддержали меня в трудный час, – уныло сказал Володя.
Друзья проводили его до околицы, и мальчик, углубляясь по просёлку в лес, ещё долго видел на пригорке одиноко стоящие фигурки, пока деревья не поглотили их.

Грозовые облака, тревожно стелясь над лесом, скрыли все краски дня. Сосны и ели почернели и будто зашевелились, подступая к просёлочной дороге всё ближе, и ближе. Она стала уже, а вскоре и вовсе превратилось в тропку, протоптанную то ли грибниками, то ли кем–то ещё. Знакомый прежде лес стал чужим. И кто–то смотрел на него из–за чёрных деревьев; прикидывая – что сделать с этим одиноким мальчишкой?
Володя, озираясь по сторонам, достал из рюкзака складной нож.
– Я вооружён и очень опасен! – крикнул он. И словно в насмешку над грозным предупреждением, где–то позади издевательски захохотала сойка. Небо вдруг раскололось надвое беззвучной вспышкой, и через мгновение – раскатистый грохот потряс окрестности.
Мальчик, движимый страхом, ускорил шаг. Небесная канонада разыгралось не на шутку. Лес зашумел, и дождь бурным потоком обрушился на землю. В сапогах захлюпало, штаны холодной тряпкой прилипли к ногам. Короткая куртка держалась какое–то время, но и она не выдержав осады, потяжелела и промокла насквозь. И безразличие к внешним и внутренним тяготам овладело Володей. Он просто шёл по скользкой глинистой тропинке, и обрывки ничего не значащих мыслей вели его в никуда.
Впереди просветлело. Лес незаметно сменился редколесьем. И гроза оказалась совсем не страшной, когда за полем густо поросшим чертополохом Володя увидел дом охотников. Изъеденный временем, разорённый и покосившийся, он всё же оставался приютом; в одной из комнат мальчик нашёл и стол, и деревянные полати. Окно составленное из мутных и грязных кусков стекла походило на причудливый витраж. И железная печка, пузатая и неровная, хранила в себе умело сложенные дрова – зажигай и грейся!
Затопив печку, Володя снял мокрую одежду и, подперев дверь поленом, лёг на полати. Он долго смотрел на язычки пламени, весело играющие за полуоткрытой дверцей, пока сон не сморил его.
Проснулся мальчик в тишине. Мутное окошко светилось лунным блеском. Красными зрачками мерцали угольки. И кто–то ходил в доме лёгкими крадущими шагами. Они то удалялись, то приближались, и в скрипе гнилых половиц слышалось дыхание неведомого существа. Шаги смолкли, и мальчик ещё долго лежал, вслушиваясь в темноту. «Хорошо, что я не спросил «кто там?» – подумал он, засыпая, – ответы бывают страшнее самих шагов… а если бы никто не ответил? Вдруг, это и есть – тот самый Никто…»

Утром таинственные шаги казались сном. Наверное, мне все приснилось, – рассудил Володя. Необъяснимые вещи легче превратить в сказку, чем принять их за реальность. Откинув полено, мальчик приоткрыл дверь и вгляделся в пустоту полутёмного дома. И на пороге дома у крыльца с продавленными ступеньками он увидел девочку. Она спала, свернувшись в клубочек, одетая всё в то же длинное тёмное платье, и невзрачный платок скрывал несуществующие волосы.
Володя подошёл к ней и, с удивлением всматриваясь в худенькое лицо, опустился на корточки.
«Как, должно быть, ей было страшно оказаться ночью, одной в незнакомом месте, – думал он. – И если она здесь, значит, какие–то мысли знакомые и ему привели её сюда, заставили тоже сбежать. А может, всё дело в том, что мы многое ещё не понимаем»?
Девочка открыла глаза и с испугом отшатнулась.
– Не бойся. Ночью… это же, ты ходила? – спросил Володя, присаживаясь на ступеньку.
– Я думала дом заброшенный, – проговорила девочка и торопливо огляделась.
– Знаешь, как я перепугался, у меня даже язык отнялся – произнес Володя, – один в доме и шаги. А это ты. Та ещё молчунья.
– А я боялась, что меня кто–то услышит. А чей это дом?
– Да здесь охотники ночуют. А ты, значит, тоже сбежала, – Володя, запнулся. – И мы оба против, ну этой… свадьбы?
– Я не против! Я сбежала, потому что всем мешаю, – девочка сняла платок, и горько усмехнулась. – Я уродина. Это от химий. Когда лечат, выпадают все волосы.
– И вовсе ты не уродина! – Володя смешался. – Ты похожа на ангела. Правда, правда. Это я урод, что мы так с тобой…
– А я не хочу, чтобы меня жалели. Я хочу быть нормальной, как все. Только у меня… не получается. – Влада тяжело вздохнула. – Я трусиха. Боюсь, что меня будут при всех обзывать. Боюсь, что папка из–за меня не женится на твоей маме. – Она взглянула на мальчика, – А ты… правда сбежал не из–за меня, а просто…
– Я не знаю, – развёл руками Володя. – Теперь не знаю. Мне надо подумать…
Вдалеке послышался звук машины. Мальчик выглянул на улицу.
– Это нас ищут, – сказал он. – Наташка, наверное, проговорилась, где меня искать. Ну и попадёт нам! А случайно, она тебя в дорогу не собирала?
– Нет. Я же её почти не знаю, – улыбнулась Влада.

Они сели рядышком и молча вслушивались в тарахтящий звук мотора, который становился всё ближе и ближе.