Вся правда обо мне Мои бабушка и мама невзлюбили друг друга с первого взгляда, то есть с маминого дня рождения. Меня любили. Бабуля отличалась жёстким нравом, была натурой властной и суровой, что не мешало ей обыгрывать меня в карты и научить читать в 3 года. В этом юном возрасте я уже всё знала про Валю Котика. Она хотела из меня вылепить человека серьёзного, хирурга, например. Мышей резать я отказалась сразу. Став человеком самостоятельным, к родителям заезжала не часто. Тут зачем-то меня принесло. Зачем? узнала быстро.
- Вызови скорую, бабе плохо! Кричит дед.
Захожу к нему и сразу понимаю, чем тело отличается от человека. Приехала скорая. Симпатичный коренастый рыжий весь в золоте врач предложил ехать в больницу. Нас с бабушкой загрузили в машину. В кино в таких случаях принято кричать – Ну, ты давай, держись! Мне не кричалось.
Приехали в реанимацию, ждущих, как я, человека 3. К ним выходили люди в белом и о чём-то нежно шептали. Вот и ко мне пришли. Моё спокойствие явно мешает врачу выполнить свой человеческий долг. Громко и сухо сообщает, что осталось день два, а далее - к чему я должна подготовиться, куда позвонить, о чём подумать. Моя баба была права, когда говорила, что добрей и лучше, чем хирурги нет людей на свете.
Нам с мамой через два дня нужно встретиться.
Утро, конец августа, жара страшная, градусов 40. Подхожу к метро. Смотрю, стоит женщина, интересная такая. В изумрудном костюме, чёрных шерстяных колготках, осенних туфлях, огромных тёмных очках, пытается пристроить чёрный шарфик на стоящих в разные стороны рыжих волосах. Это моя мать. Когда такое видишь и больно и смешно и надо выбирать. Я выбираю:
- Привет мам, ты сегодня в шпионов играешь?
- А что, всё это как-то не так, да?
- По-моему совсем.
Мы едем улаживать организационные вопросы. В маленькой каморке при больнице сидят двое. Взрослый и молодой. Они открывают рот и тихим замогильным голосом, демонстрируя уважение к нашей проблеме, разъясняют реквизит и его стоимость. Предлагают выбрать обивку для деревянного изделия. Открываем каталог, полное собрание атласных ленточек из Дома ткани на Ленинском пр. Моё кривое образование не позволяет адекватно оценить оранжевый и лучезарный жёлтый в этой коллекции. Три оттенка розового: тёплый, холодный и нежность пятачка меня доконали.
Предлагаю выбрать домик для барби. Мама и те двое нервно вздрагивают. Мы сходимся на бледно лиловом. Тема закрыта, едем домой.
- Мам, сними очки смотреть тошно.
Звонок из Питера тетя Марина, просит маму.
- Лена, скажи мне, тебе мать снится?
- Да.
- Я так и думала, обязательно иди в церковь, проси прощения и ставь свечку.
- Хорошо.
Звонок из Риги, тётя Соня.
- Леночка, дружочек, тебе мамочка снится.
- Нет.
- Я так и думала, обязательно иди в церковь, проси прощения и ставь свечку.
- Обязательно.
День третий самый главный. Как обычно, опять я первая и одна. Уже родная территория больницы, центр города за оградой, а внутри тишина - абсолютная. Жара, повсюду клумбы с моими любимыми глазками анютиными. Ложусь на скамейку, солнце печёт щёки. Смотрю в небо, оно синее синее, чистое чистое. О чём думаю? Всё банально, о том же, что и каждый, который смотрит в небо: вечность, бесконечность, а вдруг, ну мало - ли, вдруг, ещё встретимся где-нибудь когда-нибудь… Ушам стало мокро. Закрываю глаза. Вот ведь чёрти - что. Меня тянут за руку. Надо мной - симпатичный парень в белом халате, мистически шепчет:
- Пойдёмте со мной, надо всё проверить.
Захожу.
- Да вы не бойтесь, подойдите ближе, ещё ближе. Ну, что же вы? Вам нравиться?
- Ну, вроде ничего.
- А как вам улыбка, правда, хорошо, я старался.
- Сногшибательно .
Патологоанатом в полном восторге. И, чтобы поразить меня совершенно сообщает:
- Я сок положил в ноги.
- Какой сок?
- Ну, тот j7 из пакетика
- Какого пакетика?
И тут до меня дошло. Пакет с продуктами, мама привозила в реанимацию. Он понимает, что перестарался:
- Не хотите? Достанем?
- Нет, нет, всё хорошо, сок, ну конечно, почему бы и нет, пусть будет сок.
Садимся в автобус, добираемся до пункта назначения. Огромный зал посередине стол с рельсами. Моя профессия всё организовывать даёт о себе знать. Я переживаю о том, как давно смазывали эти рельсы.
Нас сопровождает женщина с огромными чёрными накладными ресницами и уже привычным мне, тихим голосом:
- Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать?
Мой дед делает шаг вперёд, вместе с бабушкой они прожили очень много лет.
- Мы познакомились в 47 – начинает он.
Через час, когда он приблизился к шестидесятому, накладные ресницы уже стучали как вентилятор. В каждой семье есть некто отъявленный, анархист, нигилист, урод одним словом. Судя по быстрым взглядам родственником, в нашем клане это я.
Выдвигаюсь на первый план, дед продолжает:
- И так мы жили..
- Долго и счастливо. С чувством завершаю я.
На следующий день наступила осень, вместе с проливным дождём. Нам с мамой осталось совсем чуть-чуть. У моей бабушки были любимые яблони, между которыми они с дедом летом развешивали гамаки, и целый день в них висели, читая книжки. Нам уже давно было жёстко завещано развеять прах под этой яблоней.
Мы приезжаем в третий подъезд понравившегося нам заведения. Заходим в небольшое помещение с двумя прорубленными в стене окнами, как в жеке или паспортном столе. Две змеевидные очереди, сложенные плотными кольцами заполнили абсолютно всё пространство. Узнать молча, кто зачем - невозможно.
Ну, что ж, пойдём до конца.
- Товарищи, кто последний за прахом будет?
Вся очередь в чёрном активно скорбит. Дорогим моим уму и сердцу шёпотом, они обсуждают, где и что, подешевле, можно купить на 9 дней. Я разворачиваю яркие проспекты.
- Мам, смотри, вот здесь будет 5 бассейнов, а там 6.
Передо мной стоит человек в очках, у него равнодушное лицо, он мне нравиться. Приближаемся. Оказывается, в соседнем окне продают места на кладбище. У женщины проблема. Из окна раздаётся:
- За ваши деньги мы вам можем предложить только за оградой.
- Почему за оградой? А если за оградой, то почему за деньги?
- Потому что через пару лет мы перенесём стену, и вы будете уже у нас внутри.
- Почему я?
Мы подходим ещё ближе. Я отлично вижу окно с деревянным столиком и крупные женские руки. Руки поднимают тяжёлую керамическую посудину, увесисто ставят её на столик, крышка от удара противно хлябает, из - под неё вырывается нежное белое облачко и плавно оседает на поверхности керамики. Женские руки берут тряпку, которую принято использовать на кухне, и обтирают это дело. Я и мужчина передо мной замираем в восхищении. Этой тряпкой уже протёрли всю очередь.
Только уважение к моему соседу не даёт произнести что-нибудь насчёт братской могилы ДНК. Я готовлюсь отвергнуть чудо тряпку в нашем случае. Подозрительно, но у нас всё проходит без потерь.
Садимся в машину. Нужны цветы. Я знаю, где найти. Меня осторожно спрашивают:
- А ты в курсе, что они будут несколько б/у? Я в курсе, но ехать в Москву за нормальными нет ни сил, ни времени. Выпрыгиваю в дождь. Стоит женщина,
в ведре астры, совсем кислые. Спрашиваю:
-А что, свежих с утра ещё не подвозили? Тётя обиженно поджимает губы. Становится интересно, с каким лицом она их собирала.
Залезаю обратно, на заднем сидении сидит мама с мокрыми глазами. Наша крышка не открывается. Это можно исправить только молотком, но тогда красиво веять уже ничего не придётся.
Сад яблоневый, это не сад, это лес какой-то! Темно , дождь.
- Какие наши? Эти? ОК.
Беру домкрат, молотка нет. Кладу вазон на землю. Взмах.
- Стой! Нет , ну ,ты что, ну, как так? Так нельзя!
Мать берёт сосуд, домкрат и , по чуть- чуть, стучит по горлышку. Сижу на корточках рядом, то ли плачу, то ли дождь. Ура! Свобода!
- Вей!
Вею. Вверх, вниз, везде... Дождь.
Ну, всё, кончено. И мы летим в самолёте к самому красивому морю на свете. Сидим на берегу. Разноцветные быстрые пятна мелькают в прозрачности воды.
- Ты знаешь, мне так жаль, что она никогда этих рыб не видела.
- Знаю мам, конечно знаю. Может, мы чего-то не умеем, как надо, но ведь это же не важно, правда?