(сказка)

Странный мальчик пришел ко мне вчера. Он стоял на пороге, аккуратненький, в очках, с ершиком тщательно подстриженных волос, и держал под мышкой шахматную доску. Я удивилась. Мне казалось, что таких мальчиков не выпускают уже лет тридцать.
- Привет. Ты кто? - спросила я.
- Писатель, - серьезно ответил мальчик.
- Вот как? Надеюсь, известный?
- Конечно. Как же иначе? - он, казалось, удивился и даже темная оправа очков - так мне почудилось - слегка приподнялась над переносицей.
- И чего вы хотели, писатель? - я смотрела, посмеиваясь, сверху вниз.
Гордо, будто не заметив насмешки, мальчик достал из-под мышки шахматную доску, скинул крохотный крючок, раскрыл ее важно, будто папку с официальными документами.
В доске не оказалось шахматных фигур. Там была только толстая книга в солидной обложке зеленого цвета.
Мальчик поднял доску повыше.
- Возьмите, - сказал он. - Это вам.
Донельзя изумленная, я взяла книгу. Что-то звякнуло, что-то тихонько ударило меня по руке. Пока я разбиралась, что же это было, мальчик ушел, не сказав даже "до свидания".

Закрывая дверь, я слышала, как шаги его удаляются вниз по лестнице. Потом начала рассматривать удивительную книгу. К ее корешку была приделана тонкая цепочка золотистого цвета, на которой висели маленькая изящная чернильница и чехольчик с тремя длинными белыми перьями. Я вынула одно перо и залюбовалась им - такое оно было белое, с острым кончиком... настоящее, для писателя.
Потом я открыла книгу. Под солидным переплетом обнаружились пустые страницы ослепительно белого цвета.
Я уселась за стол, положила перед собой книгу, поставила чернильницу, достала перья. Это было так красиво, я глаз не могла оторвать!
И тут я подумала: а почему бы мне не стать писателем? Делать все равно больше было нечего.
Я приглушила свет, села, гордо выпрямила спину, откинула крышку чернильницы, макнула перо. Кончик его тут же окрасился приятным синим цветом.
Я была полностью готова писать, и чистая страница манила меня... Но писать было нечего! Я как-то забыла придумать, о чем буду писать: так хотелось скорее дотронуться до всех этих красивых вещей!
Я обиделась на саму себя и немного - на книгу, закрыла чернильницу, обтерла перышко салфеткой и легла спать.

Не спалось. Желтые полосы автомобильных фар скользили по потолку. В них танцевали тени листьев березы, росшей прямо за окном. Желтый металлический бок чернильницы поблескивал на столе, зеленая обложка книги терялась в темноте.
Мне было одиноко, как и каждую ночь. Если бы не береза, не желтые полосы на потолке, мне казалось бы, что на целой планете живу только я. И я подумала: надо написать хорошую любовную историю, такую, чтобы я сама могла в нее поверить. Потом издать ее большим тиражом: пусть люди покупают, читают и думают: бывают же на свете такие счастливые люди, как эта писательница - как ее там? а, вот! - Аглая Потапова. Пусть хотя бы они так думают.
На этой мысли я уснула.
Мне начал сниться сон.
Сначала это был обычный страшный сон, где кто-то неконкретный, но в то же время - я, от кого-то удирал, и вроде бы был там детский кукольный театр, и площадь с фонтаном - обычное место действия моих плохих снов... А потом я вдруг перестала удирать и остановилась, как вкопанная, увидев мальчика, который сидел на скамейке и плакал. Мальчику было лет пятнадцать. Он был худющий до невозможности, с темными волосами до плеч, с тонким, большим, похожим на клюв хищной птицы носом.
Мальчик плакал так горько, что я, забыв о преследователях, села на скамейку и тоже заплакала, закрыв ладонями лицо.

Проснулась в слезах. Тусклый рассвет только-только начинался за окном. Чтобы успокоиться, я сходила умылась, сон слетел, и я отправилась на кухню выпить кофе.
Тягучий напиток тек из турки в чашку. Прохладный ветерок из открытой балконной двери приятно ласкал ноги.
Я села за стол, сделала глоток, и вдруг вспомнила этого мальчика. Мы же полгода учились в одном классе. Кажется, его звали Денисом. Он был мне тогда симпатичен, впрочем, я была исключением. Чокнутый, прибабахнутый, долбанутый - так его у нас называли. Денис двигался плавно и осторожно, словно боялся случайно разбить что-то невидимое, и ему кричали: "Голубой". Он говорил тихо, на уроках сидел, уткнувшись носом в тетрадь, отгородившись от всех поставленным на попа учебником, и все говорили - "недоразвитый". Пробормотав что-то у доски, Денис покорно принимал от учителей заслуженные тройки, и все несказанно удивились, когда, зачитывая полученные классом за сочинение оценки, после его фамилии Антонина Михайловна сказала: "Отлично".
- Ого! - взволнованно загудел класс.
- Я даже хочу зачитать вам это сочинение, - Антонина Михайловна открыла тетрадь. - Ты не против, Денис?
Он только неопределенно пожал плечами. Казалось, он никогда не бывает против, о чем бы ни шла речь.
Писал Денис на свободную тему. Как она была сформулирована, теперь уже мне не вспомнить, но речь там шла о любви. С первых же строк, убаюканная словами, успокоенная приятным грудным голосом Антонины Михайловны, я впала в транс, и перед глазами моими, вылетая из тоненькой желтой тетрадки, поплыли яркие цветные фигуры. Денис писал о мужчине и женщине, о такой любви, о которой я и не задумывалась даже, писал интимные, прекрасные вещи, находил удивительно красивые слова...
Но Антонина Михайловна не дочитала. Она резко захлопнула тетрадь, и я очнулась.
Класс ржал: откровенно, издевательски, мерзко.
- Какие же вы все-таки... Маленькие! - видно было, что ей обидно и больно: и за Дениса, и за себя. - Костюкова, к доске!
И она со вздохом села за учительский стол.

В тот же день, выходя из школы, я столкнулась с Денисом. Он, казалось, ждал именно меня.
- Аглая, - сказал он по обыкновению тихо, - я думал о тебе, когда писал. Я видел, что ты не смеялась, ты слушала...
И тут появились наши девчонки.
- Алька! - крикнула мне рослая, плечистая Костюкова. - Ты идешь?
- Иду, - ответила я и отвернулась от Дениса.
- Чего было надо дохлику? - громко спросила Костюкова, когда я подошла.
И я, словно общение с изгоем запачкало меня, сама того не ожидая, громко сказала:
- В любви мне объяснялся, придурок!
Стыд ожег меня огнем, но было поздно. Девчонки заржали. А Денис... Мне кажется, что он все это слышал.
В следующей четверти он перевелся в другую школу. Что с ним стало дальше, я не знаю, но, наверное, он бросил писать. После такого унижения я бы бросила точно.

Глотая слезы, оставив на столе остывший недопитый кофе, я бросилась в комнату. Открыла книгу, схватила перо, откинула крышку чернильницы.

Я переписывала все начисто, я исправляла все несправедливости. В моей книге все случилось не так.
- Мне очень понравилось, - ответила я ему. - Это было по-настоящему красиво.
А потом я крикнула девчонкам:
- Чего вы ржете? Вы же ничего не понимаете! - и гордо удалилась вместе с ним - под насмешки и хохот, которые стали только сильнее.
В моей книге я за руку отвела его к Антонине Михайловне и заставила показать стихи и рассказы, и начало романа - все то, что он не показывал никому, кроме меня. А она, бережно перекладывая исписанные с двух сторон листки, сказала:
- Не бросай писать ни в коем случае, Денис. Бог наградил тебя талантом.
В моей книге были чистая детская дружба и сборник из десяти посвященных мне стихотворений.
А потом отца его, офицера, перевели в другой город, и Денис уехал. А моя мама постирала мои джинсы вместе с написанным на листочке новым адресом. Я ждала письма, лишенная возможности написать сама, а Денис думал, что я забыла его, и тоже мне не писал.
Денис стал писателем. Однажды в магазине я увидела книгу со знакомой фамилией и купила ее. Книга была чудесной - в сотни раз лучше того прекрасного сочинения. Она была о несчастной любви, и я подумала: наверное, человеку очень хорошо, вот и пишет так грустно, не желая выставлять свое счастье напоказ. Но, мучимая сомнениями, написала ему письмо и отправила на указанный в книге электронный адрес...
Денис приехал ко мне на следующий день.
- Привет, - сказала я, открывая ему дверь.
- Привет, - ответил он, робко заходя в квартиру. Он по-прежнему двигался так, словно боялся разбить что-то невидимое. - Как дела?
- Теперь - замечательно, - я едва не заплакала от счастья. - А у тебя?
- Теперь - тоже замечательно, - шепнул он.
- Почему теперь?
- Потому что рядом ты...
- А разве...
- Нет, у меня никого нет.
- Но я думала, что ты пишешь такие грустные книги, чтобы не выставлять напоказ свое счастье.
- Вовсе нет. Я написал ее, чтобы ты однажды прочла, увидела глубину моего отчаяния и вернулась...
- А я всего-навсего выстирала твой новый адрес...

Свет в комнате стал золотисто-оранжевым. Солнце уже садилось. Пальцы мои покраснели от напряжения и болели. Первое перо, измочаленное, было отложено в сторону, кончик второго тоже начинал уже раздваиваться больше, чем следовало бы, книга была исписана наполовину.
Что-то скрипнуло у меня за спиной.
Вздрогнув, я обернулась: из кресла, стоящего возле окна, вставал мой Денис.
- Не бойся, - сказал он. - Ты меня написала, и вот я здесь.
- Разве так бывает? - спросила я.
- Конечно, бывает, - ответил он. - Только так и бывает. Искренние чувства способны прорасти, а разве ты не была искренней?
- Была, - я смущенно опустила глаза: Денис стоял уже совсем близко.
- Знаешь, - сказал он, - о чем я мечтал тогда, еще ребенком? Больше всего на свете мне хотелось поцеловать тебя.
- И мне, - ответила я почему-то. Мне казалось, что я не думала об этом раньше, но сейчас была уверена, что говорю искренне. - Чего же ты ждешь?
- Я не могу. Ты должна написать этот поцелуй, иначе это никогда не произойдет...
- Да, хорошо, - я послушно кивнула, села к столу и взяла перо онемевшими пальцами.

Я не успела написать ни одного слова. В дверь позвонили.
Я открыла и увидела, что на пороге стоит давешний мальчик с шахматной доской.
- Пора сдавать книгу, - серьезно сказал он, глянув на меня поверх очков.
- Как - пора? - я растерялась. - Но я же ничего не успела... Я ничего не смогла...
- Пора. Желающих много.
Мальчик выглядел неумолимым. Я едва не заплакала.
- Ну ладно, - сказал он вдруг, смягчаясь. - Могу оставить до полуночи, не дольше.
Камень упал с моей души.
- А в полночь, - спросила я, улыбнувшись, - книга превратится в тыкву?
- Плагиаторша, - сказал мне мальчик, и во взгляде его было столько укоризны, что я испугалась.
- Почему плагиаторша? - спросила я. - Это же просто расхожая шутка. Все так говорят.
- А ты - не все, - ответил он серьезно. - Тебе нельзя. Книгу замараешь.
И ушел.

Я села к столу. Торопясь, начала писать обо всем, о чем мечтала: написала поцелуй, свидания, прогулки, написала тихий дом, детей, собак и внуков, написала много-много счастья и любви... А Денис, мой худощавый ангел, стоял за моим плечом.
К полуночи я исписала последнюю страницу. Пальцы, сначала красные, побелели, а теперь и вовсе казались синими. Закончилась книга, закончились чернила, и последнее перышко все время сажало кляксы.
- Я написала все, что могла, - сказала я Денису.
Он снова подошел близко-близко и наклонился, чтобы поцеловать меня. Мое сердце затрепетало, но тут громыхнул дверной звонок.
...Серьезный мальчик вошел в комнату и подошел к моему столу. Торжественно и очень аккуратно сложил он истрепанные перья в нарядный чехол, обтер мягкой тряпочкой, которую достал из кармана, заляпанную синими пятнами чернильницу, взял книгу и начал бережно листать страницы.
- Эх вы, - сказал он горько, и я испуганно вздрогнула. - Вам для чего книгу дают? Чтобы вы творили... А вы решаете собственные проблемы!
Я чувствовала, что он не прав, но мне отчего-то стало стыдно.
А мальчик закрыл книгу и вдруг плавно поднялся в воздух. Книга висела перед ним, и блики от моей тусклой лампочки плясали по ее обложке. Их было много, этих бликов, они становились все ярче, и вдруг я поняла, что это уже не отблески, а настоящие огненные языки, что пламя охватило мой труд! Я хотела крикнуть и не могла. Я обернулась к Денису и увидела, как он тоже поднимается в воздух, бледнеет, становится прозрачным... Красно-оранжевые отблески падали на его почти невидимое лицо.
- Но как же так? - шепнула я. - Я так старалась!
- А ты верь, ты главное - верь. То, что по-настоящему хорошо, уничтожить нельзя, - ответил Денис.

И я осталась одна.
Голова раскалывалась, темные круги плыли перед глазами. Я вспомнила, что ничего не ела и не пила весь этот трудный день. Не в силах заварить чай, я стала пить противный, настоявшийся и холодный утренний кофе.

Утром я проснулась на диване: уснула одетой, зажав в руке баранку, которую не успела даже надкусить.
Кто-то звонил в дверь. Я открыла и застонала, снова увидев настойчивые желто-черные клетки. А потом в голове у меня прояснилось: это ведь не был он, мой вчерашний мальчик.
Худой, длинноволосый и повзрослевший, стоял на пороге Денис.
- Я пришел подарить тебе мою первую книгу, - сказал он и протянул толстый том, обложка которого была расчерчена на желто-черные шахматные клетки.
- Почему шахматы? - казалось, из всех вопросов этот для меня был самым важным.
- Не знаю, - Денис пожал плечами и, нежно отстранив меня, вошел в квартиру. - Художник так решил. Хороший художник...