В пятнадцать лет мамина подруга нагадала мне карьеру писательницы. Она тогда еще только-только осваивала азы хиромантии, поэтому мою судьбу она предсказывала, поминутно сверяясь с новенькой, недавно купленной книгой.
- Вот эта линия, - вела она острым, свеженаманикюренным ногтем по моей ладошке, одновременно кося на глянцевую страничку, еще пахнущую типографской краской, - говорит о наличии таланта. На ней есть крестик, значит, талант тебе дан от природы.
- И еще, - перевернула она несколько листов и внимательно вчиталась в текст, - у тебя ярко выражен бугорок, отвечающий за творчество. Похоже, станешь известным писателем.
Предсказание меня устраивало. Писать я любила с детства. Одна беда - не знала о чем. Сказки и фантастика меня не привлекали: ну не нравились мне мохнатые гоблины и всемогущие красавицы-царевны. К стихам я была патологически равнодушна. Детективы не получались: преступников боялась, а работа милиционера внушала мне священный трепет. Значит, решила я, нужно написать какой-нибудь реалистичный роман. Месяца два по ночам, вместо того, чтобы спать, задумчиво грызла ручку и рассматривала белый потолок, пытаясь придумать сюжет. А когда каждая черточка на потолке стала мне практически родной, поняла, что романисту необходим жизненный опыт.
Это важное открытие сильно повлияло на мою дальнейшую жизнь. Теперь, где бы я ни появлялась, всегда старалась внимательно вслушиваться в разговоры окружающих. В очередях никогда не игнорировала бабушек, с удовольствием вспоминающих молодость. На девичниках не перебивала подруг, стремящихся излить душу. В трамваях и автобусах садилась поближе к беседующим кумушкам.
- Представляешь, - подслушала я однажды разговор двух типичных представительниц офисного планктона: разглаженные утюжком волосы, нарощенные ногти со стразами, колготки цвета загара, юбка-карандаш и приталенный жакет, - нам сегодня зарплату выдали. Так Ленка – ну помнишь, я тебе про нее рассказывала, она всего два месяца у нас работает - целый день народ веселила. Причитала: «Люди добрые, объясните мне, почему аванс из зарплаты вычитают?». Люди добрые в это время за мониторами от смеха тряслись или в курилку, чтобы в голос поржать, сбегали.
На следующий же день непонятливая Ленка стала героиней моего романа о гламурной блондинке, которой богатые, но правильные родители, решили показать, что такое настоящая жизнь, заставив устроиться на работу.
В подруги к ней я пристроила не менее блондинистую Марину, списав ее с девушки, на мох глазах влетевшую в налоговую инспекцию с вопросом: «А к какому мастеру можно на сегодня записаться? Мне срочно нужно!»
Понятно, что на таких умниц-красавиц, собравшихся в одно время и в одном месте, окружающие реагировали не совсем адекватно. Как, например, священник, голосовавший на дороге. Увидев в притормозившей перед ним машине моих героинь, он, изменившись в лице, быстро-быстро перекрестил автомобиль и со словами: «Езжайте с миром, дочери мои», захлопнул дверцу. И лишь когда расписанный ромашками пежо скрылся за поворотом, вновь рискнул поднять руку. Кстати, и пежо, и осторожный священник тоже были списаны с натуры. «Цветочная букашка» лихо рассекала по улицам нашего города, а за приключениями батюшки я сама лично наблюдала, поджидая на остановке нужный мне автобус.
Да, видимо не зря каждый уважающий себя классик считал своим долгом завести как можно больше записных книжек, а потом брать оттуда сюжеты. Реальная жизнь оказалась куда круче любой фантазии. Так что зачем напрягаться, решила я: пиши то, что видишь.
Все жизненные истории превращались у меня в небольшие повести, которые я, однажды набравшись смелости, отправляла в издательства. Но их редакторы ничего не знали о том, что мне суждено стать великой писательницей. «Это не соответствует нашей концепции», - приходило мне в ответ. Такая же участь постигла и мой роман о блондинках.
В труде писателя для меня, был лишь один плюс. Умение внимательно слушать, которым за эти годы я овладела в совершенстве, действовало на мужчин, словно магическое зелье. Видимо не зря психологи твердят: если хотите завоевать мужчину, дайте ему выговориться. Задумчивый вид, с которым я внимала всем этим байкам, молодые люди принимали за что угодно: за выражение живейшего интереса к их успехам, за сочувствие к их проблемам, за желание заменить маму-любовницу-няньку-домохозяку в одном флаконе, но только не за то, чем это было на самом деле. Я-то ведь всего лишь размышляла: как бы пристроить увиденное-услышанное в сюжет новой повести. Мое мнимое внимание к их персоне мужчинам льстило, и практически каждый из них хотел продолжить наше знакомство. Так что недостатка в женихах я не испытывала. Несколько раз даже могла выйти замуж. Но не вышла: все кавалеры интересовали меня лишь как объекты для творчества. Неуемное желание издать книгу во что бы то ни стало – ведь так у меня на роду написано, а против судьбы не попрешь! – требовало все новых и новых жертв: историй, высказываний, характеров, описаний.
А несколько месяцев назад я влюбилась. По-настоящему. До дрожи в коленках, до кружения в голове, до «бабочек» в животе, «розовых» очков и прочих сентиментальных глупостей. Нет, он совсем не похож на тех мачо, фотографии которых без устали печатает глянец: гора мускулов, гладко выбритая грудь, выщипанные брови и взгляд с поволокой. Можно сказать, все совсем наоборот. Но мне с ним интересно. Настолько, что вместо вечернего кофе в гламурной кондитерской я готова часами бродить с ним в тишине осеннего парка, лишь бы только ничто не мешало слушать его голос.
Каждая минутка, которую мы провели вместе, так въелась с мою память, что мне теперь не нужны записные книжки. Все наши взгляды, слова и эмоции уже сложились в рассказ, главные герои которого, конечно же – я и он. В голове крутится еще один. А мне страшно: чувствую себя подопытным кроликом, ни одно движение которого не ускользает от великого экспериментатора. Вот кролик смешно наморщил нос, вот начал забавно стучать лапками, вот умильно моет мордочку – а мы все это в дневничок запишем и результаты исследований жизни ушастых млекопитающих опубликуем. И это ничего, что кролик об этом не спросил. Сам виноват – на глаза попался. Как мои блондинки. Как я и он.
А может все-таки ну его, это творчество?