Снег сыпал сутки, или даже более того, но к вечеру, наконец, прекратился. Вышла луна. Большая, как начищенный медный таз, она висела в небе, заливая молоком пышные снеговые покрывала, укрывшие мой мир. Сегодня будет ясная ночь.
- Что ты там все разглядываешь? – на плечо мне легла теплая человеческая ладонь. Еще совсем не жесткая, с длинными пальцами, и, такая требовательная порой. Кристофер!
- Там кто-то есть. Крис, посмотри, - я протянула старинную подзорную трубу своему… кому? Хороший вопрос. Тому, кто сейчас рядом со мной.
Он приник к окуляру, но ненадолго. Отодвинул трубу, обнял меня, пытаясь поцеловать:
- Я там ничего, кроме оленьих рогов, не увидел! Дорогая, хватит разглядывать снег. Никуда он не денется, полежит до завтра. Пошли!
- Куда? – спросила я, заранее зная ответ.
- Будем складывать из льдинок слово «вечность», - прошептал он мне теплым дыханием в ухо, – а потом, если получится, попытаемся ее постичь. Ну же, хватит дарить свое внимание диким зверям, есть дела поважнее!
- Иди, я сейчас, - и он ушел. А я вновь приникла к окуляру подзорной трубы.

Да, там все-таки кто-то есть! Сквозь залитую лунным светом тьму я видела силуэт большого рогатого зверя. Северный олень, причем очень крупный. Южный вид. Значит, идет издалека. И почему-то с поклажей. Отбился от стада? Нет, раз с поклажей, то ездовой олень. Но идет сюда, к моему дому, не сворачивая. Однако, это уже интересно!
Ладно. Крису придется немножко поскладывать слово «вечность» в одиночестве. Я встала, и отдала приказ. Я знала, что его услышат – мои слуги были приучены понимать даже мои мысли. И пока я одевалась потеплее, и спускалась вниз, из обзорной башни, на ровную ледяную площадку перед прочными ледяными воротами – несколько белых медведей уже успели окружить нервно дергающегося дикого оленя, и, набросив ему на рога аркан, тащили к воротам, где как раз показалась Хозяйка. Я, то есть.
- Хак! – резко выкликнула я, и медведи, поняв, отступили. Олень фыркнул заиндевелыми ноздрями, выпустив струйку игольчатого пара, и подогнул передние ноги, склоняя рогатую голову. И то, что было у него на спине, бесформенным кулем свалилось на лед у порога моего дома. Я склонилась над тем, что поначалу показалось мне поклажей, и узнала контуры человеческой фигуры. Гонец?
- В дом, быстро, - я волновалась, да. Настолько, что даже отдала приказ словесно. Гонец? От кого? Зачем? Мишки подхватили полузамерзшего человека, и поволокли внутрь, в тепло, уют, запахи горящих поленьев в камине, горячий грог, и прочие блага цивилизации. Хотя я не люблю грога. Вот Крис – да. Ради него и варю.
Мишки у меня хорошие. Не первый год служат, вышколены, послушны и почти разумны. Всем хороши, жаль – тепло не выносят! Потому они быстренько уложили найденыша на шкуру у камина, а сами отступили подальше от огня. И были очень рады, когда я их отпустила восвояси. Впрочем, они уже были мне не нужны. Остальное я сделаю сама.
Черт. Что за тесемки на этой кухлянке? Наверняка из сыромятной кожи. Не развязать! Я сломала два ногтя, пока, наконец, догадалась взять нож, и просто разрезать их. Зато потом уже без проблем стащила с путника верхнюю одежду. И ахнула.
Девушка! Причем, совсем молоденькая!
Боже, какие черти занесли тебя в эту глушь??
Не церемонясь, я потащила с нее остальную одежку, и принялась растирать задубевшее этой стылой ночью тело. Потом стащила и белье. Девочка здорово промерзла, пришлось плеснуть ей на грудь спирта, и продолжить растирание, и наконец-то кожа ее порозовела, дыхание стало ровнее, она перестала быть вялой куклой в моих руках, зашевелилась, глубоко вздохнула, и открыла глаза.
Открыла свои синие глаза цвета стылого льда в глубине фьорда.
- Фрау, - язык у нее еще плохо шевелился, - я где?
- В тепле, и это главное, - улыбнулась я, - не знаю, что за забота погнала тебя прямиком в полярную ночь, но сейчас ты можешь согреться и отдохнуть. Лучше всего тебе сейчас просто уснуть. Может быть, ты есть хочешь? Как тебя зовут, горемыка?
- Гертруда, - ответила она, - и есть я не хочу, спасибо, фрау. Я, если можно, просто полежу тут немного. Как хорошо, что мне встретился ваш дом. Я ведь искала Чертоги Снежной Королевы!
Она причмокнула губами, сложила ладошки под щекой, вместе, и тут же уснула, отвернувшись к теплому пламени камина.

А я ошеломленно застыла в недоумении и раздумьи, из которого меня вызвало прикосновение. Крис. Он обнял меня, скользя ладонью по коже плеча, и постепенно обнимая – так, будто обволакивал собой. Так умел только Крис.
- Кого ты нашла в это раз, малышка?
- Эту девочка, оказывается, искала меня, Крис. И зовут ее Гертруда.
Как, оказывается, мгновенно могут окаменеть мышцы обнимающих рук. Крис, что с тобой?
- Не цепеней, - я сумела сказать это даже насмешливо, - или у тебя аллергия на имя «Гертруда»? В чем дело, милый?
- Нет, ничего, - но я чувствую, как нервно дергается кадык на его шее, будто он хочет, и не может чего-то проглотить, - ничего. Просто имя знакомое. Когда-то в детстве у меня была подруга по имени Гертруда.
- Была?
- Конечно, была, - он даже трижды кивнул головой, - была, и сплыла, и замуж, поди, давно вышла. Имя знакомое, понимаешь?
- Конечно, милый, - я сама нежность, будто пушистый снег меж торосами, - пойдем, пусть девочка отдыхает. Нам давно пора сложить из льдинок слово «вечность»! Ты мне поможешь, правда?? Потому что я без тебя – никак. Потому что когда я вижу твои глаза, я не могу думать о вечности, а думаю лишь о тебе! Крис, не смейся. Я серьезно!!!

Три звезды взошли в ночи, после того, как лунный блин скрылся за краем мира. Три звезды взошли, прежде чем я пришла в себя и потихоньку, стараясь не разбудить Криса, выскользнула из-под одеяла. Стояла глухая ночь, скорее даже – самые сонные, предутренние часы ее. Спало все. Спали мои верные мишки там, внизу, в снежных сугробах. Они зарывались в них, как в пушистые подушки, и видели сны о бочках меда, который иногда закупала для них Хозяйка. Спал Крис, обняв подушку, уткнувшись в нее небритым подбородком – да, надо сказать мальчику, что ему уже пора бриться каждый день. Спала и эта чужинка там, внизу, у погасшего камина. Кстати, там, в гостиной, отнюдь не жарко. Надо подбросить дров в камин, чтобы гостья не замерзла, а то я так и не узнаю, зачем же она искала в снегах мой дом!
Закутавшись в пушистый халат на рысьем меху, я спустилась вниз, и вдруг замерла. Малышка не спала. Она стояла на четвереньках, на холодном полу, зажимая себе рот ладонью. Все ее небольшое тельце сотрясалось позывами рвоты. Мучительной и беспредметной – малышка ничего не ела, а потому ничего не могла извергнуть из себя.
- Ты больна? – я подошла ближе, и положила ей руку на плечо, - что с тобой, девочка?
- Нет, - она вытерла рот, и попыталась распрямиться, но приступ рвоты вновь согнул ее, - нет, я здорова. Просто у меня будет ребенок, фрау. Это вначале немного неприятно. Впрочем, вы ведь наверняка знаете. У вас ведь есть дети, да?

Сколько весит слово?
Я не знаю. Но иногда оно падает на макушку как тяжеленная плита Стоунхенджа, и напрочь прибивает к земле, не давая возможность разогнуться.
Ай да Гертруда!! Умница, девочка! Ты ведь прибила меня насмерть, причем одним словом. Нет у меня детей. И не будет. Никогда. Конечно, Криса можно назвать моим большим ребенком. Или Майка, который был до него. Или Петера. Или Карла. Но…
Но ни один из них не сможет болтать босыми розовыми пяточками, лежа у меня на руках, агукать, и с совершенно дурацким, но таким убийственно-неотразимым видом тянуть ко мне свои пухлые ручонки, перехваченные кое-где воображаемыми ниточками!
Нет у меня детей. И не будет. Сколько бы жарких ночей ни провела я с Крисом, Майком, Петером, Карлом, и иже с ними. А у тебя…
Я не успела додумать. Все же не мне одной не спалось этой ночью.

- Брр. Холодно. Я замерз. – Крис стоял на лестнице и сонно таращился на нас с Гертрудой, – Что за предутренние сходки, дамы? Что за проблемы решаем?
Я не успела ответить. Девочка выкрикнула, первой, выкрикнула звонко, и громко, так, как гремят весенние ручьи по камням Хардингерского фьорда:
- Кай!! – и рванулась к нему, будто тот самый ручей во фьорде, - Кай, это же я! Герда! Ты помнишь меня?
Помнит. Еще бы. Даже я это вижу.
- Кай, я же искала тебя везде! У разбойников. У феи. Даже с принцем тебя спутала, но принц хуже! Кай, милый, неужели я тебя нашла?
Почему эта девчонка зовет моего Криса Каем? Но он, похоже, не против. Милый, так значит, ты – Кай? Хотя, что это я. Вопросы теперь задает эта девочка. Перед ее напором падет Харденгер, и растают льды на склонах его!
А она уже бормотала, вцепившись в полы халата моего Криса, не видя ничего вокруг, кроме его глаз:
- Кай, что с тобой? Ты меня совсем забыл? Когда ты пропал, тогда, зимой, я себе места не находила. И бабушка твоя тоже. Но она старенькая, только плакать может. Вот, я и пошла тебя искать! Сама. Кай, это плохо, что я сама пошла тебя искать?
(«Ну что ты, девочка. Все просто прекрасно. Лучше не придумаешь! Хотя кого теперь мое мнение интересует?»)
- Кай, у нас там уже весна. Наши розы расцвели. Красная и белая. Ты помнишь?
(«Ну да. Конечно. Розы, как мило. Куча роз по всему миру. И он должен помнить два куста изо всех?? Не смеши меня, маленькая дурочка Гертруда!»)
- Помню…
(«Я не ослышалась???»)

Ну что же. Видимо, пора прекращать эту комедию. Милая Гертруда, спасибо за лицедейство, все было очень трогательно, но – увы. Ваше время истекло. Вы, девушка, сейчас замрете на некоторое время. Да, именно так, и потому что Я ЭТОГО ХОЧУ.
И ты, мой веселый и ласковый Крис, ты, творящий порой такое… впрочем, это сейчас неважно. Ты тоже замрешь на некоторое время, потому что Я ЭТОГО ХОЧУ!

Мир заледенел. Казалось, острые иголки льда пронзили все вокруг невысокой хрупкой женщины, с удивительно гибким телом, - будто стелящаяся вьюга. Герда все так же обожающе глядела в глаза своего Кая, протянув к нему руки и застыв в движении, и все так же непонятно глядел на нее Кай – то ли обнимет сейчас, то ли оттолкнет. Мир замер. Жизнь остановилась.
А я, не спеша, подошла к резной шкатулке, достала из нее коричневую сигару, отрезала кончик, и подожгла угольком из камина. Потом затянулась ароматным терпким дымом, едва не закашлялась – все же курила я редко! – но удержалась. Открыла окно, впуская ясный морозный воздух рассвета, и задумалась, впитывая в себя сизоватый дымок далекой тропической травы. Ненавижу, когда мне мешают курить! Но на этот раз ненавидеть было некого. Мешали мне мои собственные мысли.
«Значит, беременна. Кем? Неважно. Чей ребенок? Боже, ясно как божий день. Ай да Крис. Наш пострел везде поспел.
Что делать??
Не отдам. Где ты была раньше, курица? Я ведь не крала его у тебя. Он сам запрыгнул в мои сани, тогда, зимой! Почему? Ты думала об этом? Что погнало его вечером, за околицу поселка, что заставило вглядываться в ночную круговерть снежинок, и почему мои сани показались ему такими желанными?
И ведь он не первый, Герда. Почему ваши парни сбегают от вас, Герда, сбегают ко мне, периодически, каждую зиму, бросая дом, тепло огня в кухонном очаге, и своих пышнобоких подруг? Почему, Герда? Что манит их сюда, ко мне, в снежные чертоги – неужели только возможность сложить из льдинок слово «вечность»?
Крис, Майк, Петер, Карл, Брюс, Виллем…. Дальше не помню».

Догоревший огонек сигары мигнул во тьме, и потух. Остатки ее полетели в камин. Я, поеживаясь, закрыла окно. Мои послушные марионетки замерли где-то там, у меня за спиной, и все в тех же позах ожидали моего решения. Что ж. Надо заканчивать это представление.
Резко, вздымая снежные вихри, возникавшие при движении складок моего платья, я обернулась. И вдруг…
Что такое? До этого Крис стоял у стола, а Герда тянулась к нему.
Теперь же девчонка совсем рядом, и он ее обнимает.
Как????????
Я зло выдохнула, и рванулась к ним. Что за черт! Они должны были замереть, пока я не разрешу им двигаться!! Это ясно как первый снег! Но тогда – как??
Он ее обнимает, ее лицо – у него на груди, и она обхватила его за талию, мерзавка. А его рука – меж ними, и на ее животе. Там, где сидит маленький Крис. Маленький, совсем маленький, будущий Крис!!!!
Или нет. Все-таки – Кай. Кай! Будущий Кай! - и я согнулась пополам, чувствуя невыносимую боль, - чужой, чужой мне человечек, сын моего Криса и этой мымры, маленький, белобрысый Кай…
Или, все же, - соврала???
Чудовищная, последняя надежда, встряхнула меня как разряд молнии. Я шагнула к ним, и положила руку на живот этой пришлой, сломавшей мой мир.
И…крохотное создание там, внутри, открыло глаза, и сказало мне: «Привет. Ты ведь не убьешь меня, правда?»

Утро тоже было ясное. Свет солнца лился сверху, на землю, на ровную ледяную поверхность, у резных, прозрачных, то ли хрустальных, то ли тоже ледяных, ворот. Двое, стоявшие там до сих пор, как вечные статуи, зашевелились, оглядываясь вокруг. Потом долго глядели друг на друга, и что-то негромко шептали, обнявшись. Потом ушли на юг – туда, где скоро настанет весна.

Кай шел, и думал о том, какая же все-таки смелая его малышка. Прошла полмира, не испугалась разбойников и всяких бед, и все же нашла его. «Это потому что она меня любит, - думал он, - и, наверное, я и впрямь очень необыкновенный, раз эта глупышка настолько меня любит!»
Он расправлял плечи и чувствовал себя центром мира.
Герда ни о чем не думала. Она впитывала счастье как ветошь воду. Она победила!!! И кого – саму Снежную Королеву!! Ее Кай теперь ее, и это, конечно, навсегда!! Вон, как он уверенно обнимает ее!! Никому не отдаст! Самый сильный, самый лучший, самый верный…..

Я все еще глядела в подзорную трубу. Смеялась сама с себя, - и глядела. Зачем? Надеялась, что он хотя бы оглянется?
Не оглянулся. Ни разу. Что ж… значит, ты победила, Герда. Твоя взяла. На этот раз твоя взяла, маленькая, живая девчонка с теплой кожей! Но…
Я устало потянулась, аккуратно сложила подзорную трубу, и сунула ее в специальную коробочку, потом спрятала коробочку на полку. Подальше. Потом улыбнулась, и мечтательно сказала:
- Снег вечен, Герда. Ты посмела об этом забыть? Настанет зима, и ты вспомнишь о нем, пряча лицо от вьюги. Он будет приходить к тебе каждую зиму, пугая тебя своим шорохом и цветом, напоминающим саван. Ты будешь прятаться у камина, согревая на руках маленького сына, Герда. Маленького Кая. Но он вырастет. И однажды затоскует в сытом тепле, и, заигравшись в снежки на окраине поселка, вдруг увидит в снежной круговерти расписные сани, и в них женщину с белыми как снег волосами. И тогда…
Береги сына, Герда!!!!!