(Предупреждение: пожалуйста, не путайте Ивана Ивановича с Иваном-Царевичем! Иначе они оба обидятся.)
- Не хочу! Не буду! – кричало мое оскорбленное «Я».
- Послушай «Я», - обратилась я к нему, - Тебе надо выступить так, чтобы дети зааплодировали твоему искусству, а взрослые не смогли сдержать вдох восхищения.
- Ладно, - согласилось «Я», - Только, ты же не великая актриса, а так… с серединки на половинку.
- Спасибо за напоминание.
- Да, но если ты присобачишь к себе этот крючковатый нос да нарисуешь старческие морщины, то Леша Добренков, играющий одних Иванов-Царевичей, и вовсе отвернется от тебя.
- А вдруг он оценит мой талант?
- Он-то? Вот если бы я Снегурочку играло… - размечталось «Я».
- Но ты же само знаешь, что это невозможно. «Снегурочка» - жена главрежа. К тому же у меня фактура не та.
- Глупости! Из тебя, то есть меня, получалась бы замечательная «Снегурочка»! Пока не поздно встань в позу и скажи, что отказываешься от роли.
- Не мели чепухи!
Обиженное «Я» отключилось.
ххх
Сценарий был откровенно слабым. Что-то для детсадовского утренника. Но со всей ответственностью я ставила перед собой сверхзадачу и, кажется, докопалась до таких глубин, что сам бы Станиславский был бы доволен. А «Я» теперь доводило меня своим рационализмом. «Дурочка! Чего трепыхаешься? Не стоит это того. Лучше побереги себя для главной «елки».
- Что ты имеешь в виду?
- Не прикидывайся! Думаешь, не знаю, что тебя каждый год ангажирует Львович?
- Снегурочкой по вызову?
- А хоть бы и так! Деньжат-то сколько заработаете! В одну квартиру зайдете на полчасика – тыща, в другую – полторы…
- Отстань! Все равно придется играть – не мы роли выбираем, а они нас.
До самой премьеры на душе кошки скреблись и меня все подмывало либо уволиться, либо сесть на больничный. Вот как что-нибудь происходило травмирующее мою психику, так сразу злорадно думала: «Посмотрим, посмотрим, как завтра у вас вытянутся лица, когда я решительно заявлю, что…». Потом успокаивалась. Так и было: вечером: «Я им покажу!», а утром: «Ладно, останусь еще на денек».

Примерка костюма чуть не перевесила весы в сторону «увольнения». Как увидела, во что мне надо облачиться, так и заплакала в душе. У Снегурочки все из шелка и парчи, а у меня? Дерюга-дерюгой, еще и пахнет заплесневелым мешком. Кислый такой запах. Однажды в пятом классе разыгравшиеся мальчишки кинули половую тряпку, а она мне в рот залетела. Не целиком, конечно. Я болтала с подругой, и вдруг мой рот залепило нечто мокрое и кислое. На всю жизнь запомнила это ощущение. Фактура ткани и этот вкус, и запах – все выплыло из детства при виде моего сценического костюма.
- Люд, а это что еще такое? – ткнула я в пухлую жилетку.
- Горбылек, - объяснила мне костюмерша.
- Что-о-о? Горб? Фу! Я для этого что ли «Щуку» оканчивала, чтобы так себя уродовать? Это просто издевательство!
У меня яростно забилось сердце, и затряслись руки и ноги.
Костюмерша покачала головой – мол, костюм не обсуждается.
- Да он жутко тяжелый! Я не смогу в нем двигаться! Издевательство! И эта килограммовая подушка мне на хребет? Нет уж!
- Скажешь тоже - килограммовая! Да не расстраивайся! Наплюй!
- Легко тебе сказать – наплюй! Сейчас пойду и все выскажу и вообще – хватит с меня! Увольняюсь!
Она по-матерински обняла меня: «Ну, ты чего расстраиваешься? Подумай сама: Снегурочку-дурочку любой сыграет. Что она там делает? Ходит, как кукла улыбается и правильные слова говорит? Алка, наверное, в последний раз в этой роли».
- Почему ты так думаешь?
- Тю! Ты разве не знаешь, что ее еле-еле оставили. Годы-то свое берут. Какая, скажи, из нее внучка? У самой-то скоро свои будут.
- Не скоро. Ее дочке четырнадцать.
- Ну, четырнадцать, – согласилась Людмила, - Все равно – не девочка. Не завидуй…
- Я и не завидую, - буркнула я.
- Вот и хорошо. Костюмчик мы твой в порядок приведем. А ты сыграй так, чтобы самой удовольствие получить.
- Скажешь тоже - удовольствие!
Но решимости увольняться уже не было.

Наступил день премьеры. Все были на нервах: бегали, чего-то искали, переставляли, ругались.… В этой суматохе исчез «горбылек». Мой выход, а его нет. Людка все облазила и чуть не выла из-за такой неудачи. В последний момент она примчалась с воздушным шариком и сунула мне за шиворот. Уже шла реплика Ивана-Царевича: «Тут на неведомой дорожке видны следы от Бабки Ёжки» и как только он это произнес, заиграла моя выходная мелодия «Эх, Самара-городок…». Я с глупой улыбкой прошлась по всей сцене. Так велел режиссер, потому что мне зачернили два передних зуба, чтобы окончательно придать сходство с персонажем. Остановившись перед Царем, я выдвинула вперед нижнюю челюсть и зашепелявила:

«Ой, куды же я попала?
Что за чудная здесь зала?
И везде народ сидит,
Да на дерево глядит…»

Ясное дело, что Царь шарахается от такой «дамы». А она, напротив, кокетничает с ним и говорит: «Ты, дедуля дорогой, лучше потанцуй со мной!». Гнев царя доходит до предела. Вне себя от ярости он гонит Бабу Ягу прочь. Мои последующие слова были: «Я и сама уйти хочу – только ключик прихвачу». На свободном кресле должен лежать ключик, оставленный Дедом Морозом. Я бегу к креслу, а ключика-то и нет. Вместо него лежит мобильный телефон. Наверняка реквизитор что-то перепутал. Ну и денек! Пришлось схватить то, что было. Я сунула мобильный в карман передника, показала язык «его царскому величеству» и спрыгнула в зал. По сюжету Царь должен был погнаться за мной, но он почему-то медлил. Я же не знала, что у Ивана Ивановича, который играл эту роль, внезапно началась люмбо ишалгия, что он, как встал с золотого кресла, так и замер.

А, между тем музыка уже заиграла… С ужасом понимаю, что и с музыкой не все в порядке – не та музыка, не та! Вместо быстрой – музыки «бега и погони», звучит песенка из мультфильма. Это случайно включили забракованный вариант фонограммы. Мне приходится теперь приплясывать под детский хор:

«Вот оно какое, наше лето,
Лето яркой зеленью одето,
Лето жарким солнышком согрето,
Дышит лето ветерком».

А что же еще оставалось делать? Приплясываю, приплясываю, медленно двигаюсь между рядами, почти художественный бег на месте совершаю – и все думаю: когда же Иван Иваныч наконец-то сойдет со сцены и начнет меня догонять? Вдруг кто-то дернул меня сзади за юбку. Оборачиваюсь - юный зритель лет четырех-пяти! Ухватился и топает за мной. За ребенком поднялась молодая мамаша. Я подумала, что она собирается взять его и уйти на место, но вместо этого она уцепилась за малыша и говорит: «Поехали на паровозике за бабушкой: «ту-ту!». И тут другие дети стали подниматься со своих мест и выстраиваться друг за другом. Делать было нечего: пока «пионерчики» пели, мы «Ту-ту! Чух-чух!» нарезали круги по залу.

А за кулисами меня уже ждал вспотевший помреж. Он зажал мою руку двумя пальцами так, что остались синяки и прошипел: «Ну, Гавренкова! Я тебя, Гавренкова! Вот!». Он просто задыхался от злости. Пока я проглатывала его шипение, упустила то, что дальше происходило на сцене.

Тем временем, Царь, едва опомнившись после моего зажигательного танца с юными зрителями и от боли, вызванной люмбо ишалгией, вознамерился, как того требовал сценарий, позвонить Деду Морозу. Однако из специального ларчика он достает вовсе не телефон, а тот самый ключ, который должна была стащить я в образе Бабы Яги. Иван Иваныч в недоумении вертит его в руках. Включается фонограмма – телефонное пиканье. Иван Иванович начинает быстро тыкать в ключик указательным пальцем. Потом прикладывает его к уху, как трубку телефона, и кричит: «Беда случилась, беда! Бегите скорее сюда! Ваш ключик волшебный украла Яга!». Из зала раздается звонкий голос: «Он врет! Мама, почему он врет?! Он же сам и украл ключ!».

«Да нет же, ребята, вы же видели, что ключ забрала Баба Яга» - оправдывается Царь-Иван Иваныч. – «Это просто такой телефон в виде ключа. Понятно?». В зале ропот. Ему не поверили. Симпатии зрительного зала явно не на стороне Царя.

Главреж снова ущипнул меня: «Это ты все перепутала, Гавренкова! Тебе надо было ключ украсть!». Пока я плакала от обиды, размазывая по лицу грим, спектаклю удалось несколько выровняться. И главреж подобрел. Сказав несколько утешительных слов, он выпихнул меня под огни рампы, где сразу же на меня накинулись все персонажи. От бедной Бабы Яги требуют ключ: и Царь, и Дед Мороз, и Иван-Царевич, и Снегурочка. Я честно развожу руками. Было бы странно сейчас вместо ключа достать мобильный телефон и уверять, что это и есть ключ. Даже самый маленький ребенок почувствовал бы себя обманутым. «Хоть убейте меня, - говорю, - а ключика у меня нет – ни волшебного, ни даже… даже от моей избушки» - и, вспомнив все оскорбительные слова помрежа, заплакала. В воздухе повисла гробовая тишина. Слышно было только мое всхлипывание и сморкание в передник. Внезапно звонит мобильный и не где-нибудь, а в моем кармане. До этого момента я считала, что телефон бутафорский. Кто же знал, что он настоящий? Машинально я выдвигаю вперед челюсть и голосом Бабы Яги спрашиваю: «Алле! Кто это?». Бывают такие громкие телефоны… Мне кажется, что даже дальние ряды услышали взволнованный женский голос: «Бабушка, передайте Никите - Маша родила. Все в порядке!».

И тут отличился Дед Мороз. Он внезапно подпрыгнул на месте, вырвал у меня трубку и закричал: «Родила!! Слава Богу!». А потом он бросился меня обнимать. Никита - бывший спортсмен, мастер спорта по греко-римской борьбе. Неудивительно, что от его крепких объятий лопается воздушный шарик, замещающий «горбылек», и сворачивается на бок мой накладной нос. Почти задушенная, я еле освобождаюсь, пытаюсь приклеить нос заново, но это уже бесполезно – приходится его окончательно отодрать и спрятать в карман. Вдруг понимаю, что роль забыта окончательно – пытаюсь, пытаюсь вспомнить: что говорить и что за чем следует, и что мы уже сыграли,… но зрители по-своему оценивают случившееся: «Баба Яга стала принцессой!».
- Неправда, - возражает из зала какая-то девочка, - У нее платье не принцессено! Она – Золушка! А это – ее мачеха, - указывает она на Снегурочку.
Не знаю, с чего это ребенок решил, что жена главрежа – моя мачеха. Алка всего-то на каких-то двенадцать лет меня старше, но ей была неприятно. Она по-прежнему улыбалась, но даже сквозь грим проступали красные пятна на лице. И ее на самом деле было жаль.

Я понимаю, что в этот момент каждый настойчиво думал, как дальше разыграть сюжет сказки. Тут Дед Мороз наконец-то заметил в руках Царя тот самый ключик. Не зная, что ключ уже не ключ, а мобильный телефон, расценил по-своему. «А-а-а! Вижу я, Баба Яга одумалась и отдала волшебный ключик. Ребята, что мне надо сделать с бабой Ягой? Может быть, простим ее?».
Предполагалось, что дети скажут «простить и отпустить». Никто из нас не ожидал, что дети крикнут: «Наградить!», «Подарите ей принцессено платье!», «Пусть на ней женится Иван-Царевич!».

Дед Мороз опешил на несколько секунд: «У тебя что-нибудь есть под этим тряпьем? – не открывая рта, шепнул он мне на ухо: - Нет? А быстро сможешь сбегать и переодеться во что-нибудь приличное?» - снова получив от меня неутешительный ответ, пожал плечами. Сказку снова надо было срочно спасать. Но как? Помощь пришла неожиданно.
- С милой и в шалаше рай! – вскричал вдруг Иван-Царевич, подхватив меня на руки. Я уткнулась носом в оголенную шейку красавца и притихла – от Леши Добренкова пахло парным молоком и медом. Голова шла кругом…
- Ой, я забыл, - прогудел над самым ухом Дед Мороз.

Меня аккуратно поставили на пол. По-моему я качалась, а Иван-Царевич поддерживал меня за талию. Дед Мороз поднял мою руку кверху и громогласно объявил: - Это же тоже внучка моя! Просто… просто ее злой колдун заколдовал.
И тут все уставились на Царя. Наступила минута молчания. Иван Иванович почувствовал себя неуютно на своем золотом троне, заерзал… Все ждали от него поступка. Тогда Царь встал, снял с себя корону, молча шмякнул ею об пол и, хромая на больную ногу, удалился за кулисы.

А Иван-Царевич встал на одно колено и попросил у Деда Мороза моей руки. Дед Мороз, конечно, согласился. Потом он набросил мне на плечи свою шубу, расшитую золотыми нитями и попросил у «другой внучки» - Снегурочки корону для меня… на время. Дети радостно захлопали. Это был долгожданный конец сказки.

Нет-нет-нет. Кто это так решил? Может быть, для кого-то это был «долгожданный», для кого-то – и вовсе «конец». Для меня же, напротив, все случившееся стало началом сказки – сказки новой, никем не написанной – моей сказки!