Я вижу баньку из окна: маленький уютный дом, крашеный в синий цвет, рядом - яблоня и вишня. Деревья невысокие, и ветви их, протянутые друг к другу, обнимают милую славную баньку. Из трубы идет прозрачный, немного серый дым. Банька топится. Люблю это сочетание слов - банька топится, понимаете: сама!, словно живое существо: нежно-синее, обласканное деревьями, чистое и уютное. Доброе.

Банька - дяди Сережи, соседа по даче. Он сидит на скамеечке и смотрит на закат, ждет, когда в баньке прогорят поленья.
Я сижу на подоконнике, в окне мансарды, и тоже смотрю на небо. Золотистое, оно словно светится сквозь кружево легких прозрачных туч. Яблони на горизонте уже кажутся темными. Скоро ночь.
Дядя Сережа видит меня и шепотом кричит:
- Ванька, ты чего такой грустный? Опять поцапались?
Я молча киваю и снова бросаю взгляд на небо - золото тихо меркнет, темнеют тучки.
- Значит поцапались... - дядя Сережа задумчиво кивает. - А знаешь что? А иди-ка ты в баню!
Он смеется, глядит с прищуром, а я радостно спрашиваю:
- А пустите?
- А то нет!
Я ерзаю на подоконнике, примериваясь, как бы спрыгнуть, но дядя Сережа взволнованно шепчет:
- Ты чего? Погоди, дурак, ногу свихнешь!
И я смотрю, как он тянет через свой огород к моему окну длинную приставную лестницу.
- Не хочу идти через дом, - объясняю я, слезая.

Банька у дяди Сережи чистая. Доски пола сияют желтизной, и я все забываю спросить: перестилает ли дядя Сережа пол каждую весну, или скоблит ножом, как раньше в деревнях. Тазы и шайки скрипят, когда по ним проводишь пальцем. Лавки - гладкие, приятно сидеть, и даже железная печь в парилке кажется умытой и радостной. Пар шипит, поднимаясь с раскаленных камней. Между мной и дядей Сережей клубится густое белое облако.
- Еще поддам, - грозится он и хитро прищуривается.
- Не надо, - прошу я, умирая от жары.
- Ну полковшичка! - не соглашается он, поддает, и тут мне становится хорошо. Жара пропадает, вселенная вокруг меня заполняется шуршащим веником. Напитанные жаркой влагой листья липнут к коже. Дядя Сережа бьет хлестко, и душа, отделяясь от тела, в блаженной истоме парит под низким потолком...
Потом - ковшом ледяной воды из бочки, струи по телу, и тело становится новым. Замираю, наслаждаясь новизной. Потом мы долго и с остервенением трем себя жесткими мочалками.
И вот - прохлада предбанника. Плотные белые занавески на окне, а за ними - звездная ночь. Тучки уплыли, покрасовавшись на закате.
Перед окном - стол, накрытый чистой клеенкой. На столе - маринованные грибочки, малосольные огурцы, водочка, копченая рыба из собственной коптильни. В углу - горячая картошка, завернутая в дяди Сережин тулуп.
Мы наливаем. Водочка правильная, маслом растекается по моему новому телу, по каждой жилке, так что даже покалывает кончики пальцев...
- Хорошо!...
- Да, хорошо, - соглашаюсь я с дядей Сережей.
- И места тут волшебные, - продолжает он. - Грибов всегда можно набрать, ягода есть...
- Ага, - соглашаюсь я. - И речка.
- Чистая речка, хорошая. Даже раки есть.
- А я вчера купался...
- Ну и как?
- Хорошо... Потом лежал на берегу, смотрел на небо.
- А закат вчера какой был, видел?
- Видел. Я закат не пропускаю.

И мы молчим, наслаждаясь вкусом еды и воспоминаниями о вчерашнем закате.
Я не хочу домой. Даже если заберусь по лестнице прямо в мою комнату, все равно буду знать, что творится внизу. Там грязь, и хлам, и тараканы.
Первым этажом заправляет баба Лена - моя соседка по дому. Совладелица. Так получилось.
Она стара, слепа, глупа и любит вещи. Баба Лена ничего не выбрасывает.
Я видел даже мешок, в котором хранятся консервные банки! Банки немыты, и в остатках тушенки и рыбы, в шпротовом масле, застывшем на стенках, и гнездятся ее тараканы. "Все это нажито, и кто ты такой, чтоб выбрасывать?!", - ворчит она, когда я пытаюсь воззвать к ее разуму.
Мы все время ругаемся. Я хочу, чтобы дом мой был чист. Она же не видит собственной грязи, не слышит запаха гнили. Баба Лена гниет вместе с домом...

Дядя Сережа слышит мои звенящие мысли.
- Переезжай ко мне, прямо в баньку. А что? Лето теплое, лавка тут широкая, кинул тюфячок и спи...
Я сладко жмурюсь, представляя себе свежие простыни, прохладу летней ночи, запах березовых веников...
Но я не могу. Мне жаль дом, жаль терять закат над кронами яблонь и серебристую полоску реки меж деревьями на горизонте. Все это я вижу из мансарды моего дома. Это все-таки мой дом.

Я выхожу из баньки. Молочно белеют яблоки в темной листве. Странно, а днем они казались зелеными... Ворчит в свекольной грядке медведка. Кто-то с шумом удирает из борозды меж рядами картошки. Я шарахаюсь в сторону, но потом понимаю: спугнул спящего дрозда.
Звенит над ухом одинокий комарик, я вижу его в луче света, льющегося из баньки. Один комарик - это ничего, это хорошо. Я даже люблю его тонкий звон, напоминающий мне о том, что вокруг меня - лето.
Лестница пружинит и качается, когда я лезу наверх.
Спать я не спешу: сажусь на подоконник и ставлю ноги на верхнюю ступеньку. Вижу, как горит свет в маленьком окне, нежно обнятом двумя деревьями. Банька манит, но я не могу бросить дом. Может быть - потом, когда нижний этаж сам собой развалится...