Медицинская рота. За окном палаты дождь. Никифоров угрюмо смотрит на двух выздоравливающих: Писакина и Кашина, они укрылись плащ – палаткой и о чём – то оживлённо разговаривают на улице.
Никифоров (отворачиваясь от окна):
- Лоботрясы!
К Никифорову подходит Сальников. У него перебинтована голова. На месте уха под бинтами большой тампон.
Сальников:
- Чего говоришь?
Никифоров:
- Это я не тебе.
Сальников:
- Громче!
Никифоров (тыкая указательным пальцем в окно, громко):
- Вон Писакин, видишь?
Сальников:
- Вижу.
Никифоров:
- Опять будто курить вышли, а сами за Маринкой смотрят. Её сегодня смена. А что смотреть-то? Обычная женщина в белом халате. Бабники!
Сальников расцветает в улыбке, кивает в согласии головой и тут же корчится от боли.
Никифоров:
- Вот я и говорю - обычная баба! Ладно, я понимаю, голая б стояла.… Так нет! Глянь, халат в крови. Хм… А, им интересно как она с грязными бинтами возится!
На одной из коек лежит тяжелораненый на животе – Тарасов. Он чуть слышно стонет… Его стон становится громче. Вдруг стон прерывается.
Тарасов (говорит в подушку):
- Мужики. Как погода?
Никифоров (вздыхая):
- Дождь.
Тарасов пытается приподняться, но безвольно тыкается снова в подушку. Сальников подходит к Тарасову.
Сальников:
- Может, конфетку пососёшь, мне сегодня земляк леденцов принёс. – Тарасов отрицательно мычит.
Сальников:
- За горами просветы между туч. Ночью будут вертушки, увезут тебя, сметану в Кабуле есть будешь... Красота! И… пойдёшь на поправку.
В палату входят: Писакин и Кашин, промокшие, и возбуждённые.
Кашин:
- Я тебе говорю, что Сливка ей часы сунул именно за это.
Писакин:
- Хорош трещать. Просто так подарил.
Кашин:
- Вот увидишь. Она сегодня на сутки. Сливка обязательно вечером припрётся! Она опять с ним ночь проведёт! Спорим!
Писакин:
- Спорим!
Кашин:
- На что?
Писакин:
- На обед!
Кашин:
- С компотом?
Писакин:
- По рукам!
Они схватились в рукопожатии, оглянулись в поиске свидетелей. Сальников, выставляя ухо, подошёл к спорщикам, осторожно провёл рукой по бинту на голове и с размаха разбил пари.
Писакин (мечтательно, падая на койку):
- Завтра наемся за двоих!
Кашин:
- Не говори гоп!
Писакин (мечтательно):
- Если бы у меня часы были, я бы сам рискнул. Ей Богу! Одному Сливке что ли сливки снимать? Ей Богу, накрою их малину!
Никифоров усмехнулся и тоже лёг на кровать. Достал письмо из тумбы и углубился в чтение.
Писакин:
- Никифоров! Ты уже сотый раз читаешь, может нам прочтёшь?
- А вы, всё равно ничего не понимаете в любви…
Тарасов стонет.
Кашин (склоняясь над Тарасовым):
-Ты как, браток?
Тарасов (в подушку):
- Спасибо…
Писакин:
- Слышь, Кашин! Никифоров говорит, что мы с тобой в любви ничего не понимаем.
Кашин рассеянно смотрит на Никифорова. Тот отмахивается и продолжает чтение. Писакин мечтательно потягивается, закладывает руки за голову.
Шум дождя.
Писакин:
- Любовь – это когда видишь, что вокруг всё вдруг стало красиво. Вот, например – это деревце за окном. Его наверняка посадил наш предшественник. Так же валялся здесь, выздоравливал и обязательно любил. Правда, мужики, стал бы он этот обглодыш в землю тыкать
Никифоров (смотря поверх письма):
- Кого он тут любить мог?
Писакин:
- Да хоть бы ту же Маринку. Ты лучше посмотри на деревце. Какие веточки, листочки, всё на своём месте…
К Писакину на кровать подсаживается Сальников, подставляя перебинтованное ухо. Писакин осторожно щёлкает его пальцем по уху.
Сальников:
- Дурак что ли? Больно! Говорить громче надо!
Писакин:
- А ты не коси. Всё ведь слышишь! Ничего сладенького не пропускаешь!
Никифоров:
- Тоже мне любовь… Как же можно эту проститутку Маринку полюбить?
Сальников (отмахиваясь от Никифорова):
- Ты бы лучше Писакин рассказал, было-то у тебя, ну, с женщинами чтонить?
Никифоров складывает письмо, убирает в тумбочку, вызывающе смотрит на Писакина.
Писакин (сладострастно):
- Много было… (Садится на кровати). Ну и что? Я ведь всех любил. И каждой, хоть сейчас, могу в этом признаться.
Никифоров:
- Ну да… Попал бы ты к нашим бабам в деревню, выпороли бы тебя крапивой по причинному месту, чтобы любви поменьше было.
Писакин:
- Дурак! Это у вас в деревне бабы, (мечтательно, делая у лица элегантный жест) у нас девушки.
Кашин:
- А знаете, что бы я хотел больше всего? Чтобы сейчас в палате… Прямо вот здесь в проходе оказалась Танюша Веденеева. И ничего мне от неё не надо… Она бы сидела, и рассказывала бы сказки из своей программы «Спокойной ночи малыши». А я бы лежал и любовался ею.
Никифоров:
- Это, что? Та, что с Хрюшкой?
Кашин (мечтательно):
- Ага.
Шум дождя.
Тарасов (в подушку):
- Красиво…
Никифоров (поддавшись общему настроению, вздыхая):
- У тебя губа не дура!
Писакин (вскакивая с кровати):
- Это всё мечты, призрачно, как наша демобилизация… Вот здесь, рядом! За двумя стенами Марина, моя мечта и я ничего не могу сделать! Только этот майор Сливка с часами, гад. Если бы у меня в руках оказались «сейко», я бы не растерялся. Ух! Я бы купил её любовь, хоть на несколько минут! А Сливку! (переходя на шепот) убил!
Тарасов (в подушку):
- Возьми под подушкой, мне ребята часы сунули, когда с каравана меня забирали. А я себе на караване ещё добуду.
Никифоров:
- Какой тебе караван? Комиссуют в чистую. Как пить дать!
В палате тишина. Где-то вдалеке слышится работа реактивных установок.
Тарасов (в подушку):
- Бери, коли дают. Надысь пригодятся.
Писакин подходит к Тарасову, не решаясь засунуть руку под подушку.
Писакин;
- Брат. Я в займы, я обязательно отдам. Мне просто очень надо…

Ночь. В палате темно. В коридоре горит дежурный свет. Писакин то и дело поглядывает на часы, вдруг решительно встаёт, идёт к двери, открывает, выглядывает в коридор. Бойцы приподнимаются со своих кроватей, смотрят на Писакина.
Тарасов (в подушку):
- Ушёл, что ли?
Сальников:
- Да, нет ещё!
Никифоров:
- Не жалко часы отдавать? Оставил бы себе на «дембель». В Союзе таких не найдёшь.
Писакин оборачивается, смотрит на сослуживцев.
- Она в ординаторской.
Писакин замер в дверях, раздумывая.
Тарасов:
- Писакин! не пуха, ни пера!
- К чёрту!
Писакин выходит, закрывает за собой дверь.
Сальников осторожно подходит к двери, приоткрывает, смотрит в щелку.
Пустой коридор, тишина.
Вдруг всех привлёк восторженный шепот Сальникова. – Идут!
Кашин:
- Куда идут-то?
Сальников:
- В процедурный зашли, закрылись.
Никифоров:
- Везёт же некоторым!
Всё замерло. Каждый боец в палате превратился в слух. Только из соседних палат порой слышался беспокойный храп.
Шаркающая походка глухо раскатилась по коридору. Отталкивая друг друга все кинулись к двери, примкнув к щели. Писакин шёл лениво выбрасывая ноги, словно пьяный. Писакин дошёл до палаты, открыл дверь. Бойцы с нетерпением стоят и не сводят глаз с «героя». В коридоре послышался смех Марины.
Голос Марины из глубины коридора:
- Писакин в постель! Не стой! А то упадёшь! Я тебя в постель не потащу! Писакин глупо улыбается, проходит мимо товарищей к койке и бухается в неё ничком. Из разжатой ладони падают часы. Кашин поднимает часы.
Тарасов (в подушку):
- Ну, что там?
Никифоров:
- За так с Писакиным согласилась!
Сальников:
- Ах, какая женщина! Не взяла таки! Есть видно совесть…
Писакин (еле ворочая языком):
- Не было ничего.
Никифоров:
- Хорош брехать. Еле ноги донёс, вымотался. А теперь от друзей скрывать будешь. Рассказывай!
Писакин:
- Отстаньте. Завтра расскажу.
Никифоров:
- Нет. Ты давай сейчас.
Писакин:
Ну, я пришёл. Сказал, что мне не спится и что для многих мужчин есть тот день, когда нет сил бороться с собой.
Сальников:
- А она?
Писакин (зевая):
- Предложила пройти в процедурную, уложила на топчан и… вкатила два укола: один анальгин с демидролом, а другой не разглядел. Сунула мне часы и сказала, чтобы я себя не мучил. Если, что, сразу приходил. Она всегда поможет.
Кашин:
Писакин! Ты проиграл! Сейчас Сливка придёт и сделает с не всё, что захочет!
Никифоров:
- Дура какая -то. От часов отказывается.
Тарасов (еле слышно смеясь в подушку):
- Дон-Хуан хреновый!
Смех Тарасова подхватывают все. Писакин спит, как упал!
Вдруг открывается дверь в палату. На пороге Марина. Она стоит и улыбается.
Марина:
- Ну, чего ржёте, как лошади?
Тарасов (в подушку):
- Писакина с боевых штопором на койку бросило.
Марина:
- Ну-ка, тихо!
Никифоров:
- Сливка-то уже пришёл?
Все стихли. Марина на мгновение напряглась, но быстро взяла себя в руки.
Марина:
- Рядом с Писакиным кровать свободна?
Никифоров:
- Свободна.
Марина:
- Очень хорошо!..

Утро. Солнце пробивается сквозь окно палаты. Где-то там шумят турбины вертолётов… На кроватях, друг перед другом сидят Сливка и Писакин.
Сливка (вставая):
- Голова раскалывается. Как на службу идти?... Дура! Чего это она в чай подсыпала.
Тарасов не выдерживает и начинает смеяться. Писакин встаёт, смотрит на Сливку, хочет ему что-то сказать, но передумывает и протягивает руку для рукопожатия. Сливка жмёт протянутую руку. Палата взрывается истерическим смехом. Входит Марина, Сливка смущается.
Сливка:
- Я тут бойцов приходил проведать.
Марина:
- Вы заходите почаще!
Сливка (направляясь к выход):
- Да, да, конечно.
Писакин (вдруг):
- Марина! Выходите за меня замуж!
Марина (улыбаясь):
- За часы?
Писакин:
- Нет. Так, просто. Будьте моей женой!
Сливка (проскальзывая мимо Марины к выходу):
- Предупреждать надо! Зачем комедию разыгрывать. Я же, боевой офицер!... (Останавливаясь в дверях, протягивая часы с браслетом Марине). Гарем, видно, мне не по карману! Держи, у меня к свадьбе сумасшедших ничего больше нет.
Тарасов (в подушку):
- Пошёл к чёрту!
Сливка сунул часы в руку Марине и вышел. У марины задрожало лицо, брызнули слёзы, но она быстро справилась с чувствами, надела демонстративно часы на руку, вытерла слёзы.
Марина:
- На перевязку, мальчики…
Из соседней палаты слышалась песня:
Далека, далека над землёй синева
Это мирное небо с восходом над Родиной встало…