Внутри ярко-красной, украшенной бантиком коробки лежала пачка картона. И ножницы. И то и другое – перевязанное ленточкой. Коротко и ясно. Вот тебе картон, горе-писатель, бери и вырезай своих героев. Понятное дело, каких. Картонных. Шутим, значит. Ладно-ладно…
И кто же у нас такой шутник?
Я прошёл на кухню, водрузил открытую коробку на середину стола, налил себе чаю, и, отпивая мелкими глоточками обжигающе-горячий напиток, всё гадал, чьих же это рук дело. Аромат чёрного чая с едва слышной ноткой гречишного мёда согрел меня до самых пяток, и я улыбался и коробке, и картону и даже ножницам, хотя им-то уж точно моя улыбка - вдоль лезвий.
Я отлепил нежно-розовый бантик с упаковочной бумаги и приклеил его на чашку с чаем. Полюбовался. Выглядело кокетливо. Шутка мне понравилась. Ну, да, остренькая, но оригинальная. Любопытно только, чья.
Потом я подумал, что вот если б хотел кого-нибудь убить – эти ножницы, наверняка с чужими отпечатками пальцев на них, стали бы идеальным орудием убийства. Хотя нет – на допросе шутник вспомнил бы, кому отправил ножницы, и это привело бы следствие к убийце. А если… Идея! Убийца использовал ножи из супермаркета, которые осматривали, брали в руки, но не покупали другие люди!
Пролог я начал набирать прямо тут же, на кухне, даже не допив чай, и только время от времени заговорщически подмигивая красной коробке.

* * *

Через неделю я выложил первые главы в Интернет – в том числе и для того, чтобы показать шутнику, что благодаря ему начал новый роман. Читая отзывы, пытался уловить что-то потаённое между строк, намёки или полутона, хоть какие-то зацепки – мне казалось, шутник должен себя проявить. Сказать что-нибудь предельно замаскированное, вроде «да, на этот раз намного лучше», что подразумевает «ну и дребедень же была в прошлый раз», или «читается легко, почти не спотыкался», что означает «обычно через твои дебри не продерёшься».
Но всё было как всегда – Скалли посоветовала сделать убийцу инопланетянином, Галадриэль пожалела, что в тексте нет ни одного сказочного существа, но при этом на всякий случай строго-настрого запретила мне их убивать, Мастодонт одобрительно хмыкнул, а Малдер потребовал, чтобы главную героиню звали Скалли.

* * *

Ещё через неделю долговязый парнишка в чёрных джинсах и куртке доставил мне розовую коробку. Я быстро расписался в графе напротив свой фамилии и инициалов и безмятежно улыбнулся курьеру.
Как я и предполагал, теперь-то в коробке лежала настоящая критика в виде набора иголок и белых ниток. Чёрт! Кто-то считает, что мой сюжет шит белыми нитками?
По традиции я снова пошел пить чай и буровить коробку взглядом, а потом понял, что шутник прав! Ведь мой киллер (хм… «мой киллер»… звучит почти романтично) попался на том, что совершил грубую ошибку. А так нельзя! Это сводит на нет старания главной героини! Получается, что не она – умница, а он – тупица. А вот если бы, положим, второстепенный герой случайно подставился, и это увело бы следствие в сторону, то…
И опять наутро жена и дочь обнаружили меня на кухне с ноутом в обнимку. И на следующее утро, и снова, и снова…

* * *

Открыв дверь и увидев на пороге того же курьера, я пробормотал:
- В третий раз закинул он невод.
Парнишка снял наушники, в которых громыхало что-то тяжелое, и вопросительно глянул на меня.
- Пришел невод с красной коробкой, - всё-таки не удержался я.
Лицо курьера приняло несколько недоумённое выражение.
- Ты мне можешь сказать, откуда дровишки? В смысле – коробки? – спросил я.
- Конечно, - усмехнулся парнишка, - тут написано.
И протянул документ, в котором я должен был расписаться.
А ведь точно, написано. Улица, номер дома. Неужели шутник «прокололся»? Или это случайный адрес?
Критика была жёсткой – набор ластиков. Их ещё называют стёрками и резинками. Вероятно, развеселившийся шутник советовал мне стереть своих резиновых героев. И… словно порчу навёл. Потому что я не только следствие, но и себя благополучно загнал в тупик. Сюжет замер, как ледяная статуя – вроде стоит, не шелохнётся, можно полюбоваться какое-то время, но если ничего не делать, растает, и даже памяти не останется.
А любопытство, наоборот, ожило, толкало меня в бок и нашёптывало, что я просто обязан узнать, чьи же это шутки! Причем я не мог взять да приехать по известному адресу – тем самым я бы признал, что уязвлён и задет критикой, а ведь это могло быть целью шутника.
Сюжет таял, любопытство росло, я витал в облаках даже на работе, и на вопрос начальства о том, чём занят, сначала рассеянно отвечал, что вычисляю киллера, а потом – что вывожу на чистую воду шутника.
- Мой тебе совет, - в конце концов сказало начальство, - возвращайся в этот мир, и по возможности, на работу, иначе я задействую другие методы.
- Танечка! – сказал я начальству, - ты гений! И как я сразу не догадался? Шутник – это же девушка! Она же внимание на себя обращает! Методы задействует! Как ты говоришь – другие!
- Да-да, - ответило начальство, - и шутник девушка, и киллер девушка, и руководитель у тебя девушка, и поэтому работать ты должен минимум за троих!

* * *

И мне всё стало понятно. Потому она и нитки во второй коробке прислала – вроде как спрашивала, смогу ли я протянуть к ней ниточку? И вовсе дело тут не в моём сюжете, белыми нитками шитом. И адрес наверняка я с самого начала мог узнать, если бы спросить курьера догадался. Это вроде золушкиной туфельки. А почему тогда первый раз был картон и ножницы? А именно для того, чтобы привлечь моё внимание. Чисто женский прием – сначала насмешка, потом улыбка, потом обещание, а потом… а потом – ластик. Чтобы я всё забыл и стёр, раз не догадался. Она обиделась! Вместо того, чтобы её искать – я же за новый роман принялся! И в сети выкладывал – она же читала! Значит… значит, надо ехать к ней, объяснить, что понял не сразу, что вот такая я дубина. Ехать к ней - и узнать наконец-то, кто она.

* * *

Конечно, я купил тёмно-красные розы – огромный букет. Надел костюм, белую рубашку, завязал галстук. Я ведь даже не предполагал, что в моем городе живет девушка, которая ценит мое творчество. И сама пишет. Родная ведь душа. Я не прощу себе, если не узнаю, кто она.
Когда такси остановилось напротив двухэтажного особняка с припаркованным рядом с ним здоровенным джипом Toyota Prado, я почувствовал себя неуверенно. Мои выводы показались надуманными, и я снова предположил, что адрес был выбран случайно. Потому что Prado скорее мужской автомобиль, а замужняя женщина охотнее оставит номер телефона, чем адрес.
Я вышел из такси, встал под ближайшее дерево и помимо воли представил картину: я звоню, открывается дверь, из нее выходит муж, видит меня с букетом, я начинаю рассказывать небылицы о красных и розовых коробочках, о нитках и ножницах, а если я ещё и о «романах» заикнусь – получу по морде тем же букетом.
И тут – дверь открылась сама. И вышла из неё девочка одного с моей дочерью возраста, рыженькая, в джинсиках и розовой кофточке, с собакой на поводке и… смутно знакомая. Подозрительно знакомая. Одноклассница дочкина, что ли?
Я сунул букет под мышку и достал мобильный:
- Настенька?
- Да, папа.
«С какой бы стороны подойти?»
- Солнышко, а что ты делаешь?
- Пап, что-нибудь случилось?
- Нет… пока ещё нет… Настька, а ты где?
«И почему я сразу об этом не подумал? Почему? Ведь бумага… и ниточки в наборе с иголочками, и ластики опять же в миленькой упаковке, и всё красное или розовое, с бантиками. Это же девочковая атрибутика!»
- В «Пластилине», папа.
- Что, ещё и пластилин???
- Это развлекательный центр, па. Ну, вспомни, я утром у тебя деньги просила.
- А, точно… я ещё подумал – зачем так много-то на пластилин?
- Папа, с тобой всё в порядке?
Я ещё раз осознал ту пропасть, в которую едва не свалился со своим букетом и честно ответил:
- Похоже, что нет.
Снова посмотрел на девочку с собакой и вспомнил, что позвонил своему ребёнку вовсе не для того, чтобы напугать:
- То есть я вообще-то хотел спросить – как зовут твою подружку, солнышко? Ну, рыженькую такую.
- Лиля. Пап, а ты сам-то где?
- Тебе лучше этого не знать… А вот у Лили – у нее благополучная семья?
- Ну… благополучнее нашей в несколько раз.
- Да я вижу, вижу… Но я не об этом! У неё и папа и мама есть?
- Как бы тебе так сказать… Теоретически у каждого ребенка есть папа и мама.
«Моя дочь надо мной издевается. И ещё смеется. И это слышно даже в трубку!»
- Да, у них полная семья, папа, - сдавленным от смеха голосом сказало моё дитё.
- А чем они вообще занимаются?
- Бизнесом.
- Да, это я тоже вижу… Слушай, а вот, допустим, Лилина мама – она ничего не пишет?
- Пишет, - дитё снова хохотнуло, - поздравительные надписи на открытках. И ещё если надо по делам фирмы. У неё своё дело, курьерские услуги.
- А может, романы, рассказы или хотя бы маленькие заметочки?
- Не-а. Разве что-о-о, - Настя подержала паузу, - расписывается. Раз в неделю. В дневнике. А вот ты всегда забываешь.
- А мама тебе на что? Кстати, где она?
- Где-то в кафе с теть Наташей. Папа, я могу тебе сказать, что озадачена твоими вопросами?
- Можешь. Но лучше – не надо. А…?
- И я надеюсь, ты не будешь спрашивать, какое сегодня число и день недели, - перебила меня дочь.
Однако плохо я её воспитываю. Не хочу сейчас признаваться в том, что совсем не воспитываю, просто люблю и иногда уделяю время.
- Нет, я хочу задать тебе другой вопрос. Но очень откровенный.
- Ну, слава богу! Наконец-то я узнаю, что происходит!
- Слушай, Насть, тут в последнее время такие забавные посылочки приходили. С бумагой, ножницами, нитками и ластиками. Они случайно не тебе были адресованы?
- Случайно мне. От Лили. Если б ты знал, какие это отпадные вещи! Например, эти ластики так здорово стирают чернила!
- Так, стоп! А вот о том, как ластики стирают чернила, и наверно ж, из дневника - мы с тобой поговорим дома!
Я захлопнул мобильник, вручил букет проходящей мимо женщине с ребенком и с чувством выполненного отцовского долга направился домой. К моей семье и к «моему киллеру».