Хорошо американским писателям, они могут рыбу-меч героически ловить или философски рыбку-банананку. Что это, кстати, за рыбка такая? А нашему брату труднее, особенно в европейской части. В Сибири - там можно рыбу-царя поудить, да и вообще - названия там красивые: Енисей, Тунгуска, тайга. Романтика, хоть и не такая теплая, как на Кубе. А здесь, под Питером - тоска зеленая. Вот она как раз поскакивает между трав. Не совсем зеленая, правда, но все равно зеленая - тоска ведь. Кого у нас тут можно поймать? Щуки перевелись, за лещами надо дальше в область ехать, а тут - плотва, ерши, окуни. Да и мелкие, ко всему прочему.
Андрей Дмитриевич тоскливо вздохнул, дернул кончиком удочки, чтобы сшибить надоедливую стрекозу, которая словно в него влюбилась, и перезабросил.
Может тут вообще уже ничего нет. Щучье, как же! Держи карман шире! Все уже предыдущие поколения писателей повыловили. Как солнышко повыше встанет, так попрутся, зашастают. Кто постарше, поразваленней, тот оздоровительными процедурами займется, трусцой, гимнастикой разной, кто помоложе тоже здоровье поправлять будет - пивом да водочкой. А гении всякие по скамеечкам, кочкам рассядутся с ноутбуками, строчить примутся.
У кого глаз не наметан тот этих писателей, может, и не заметит. Среди общего народа их единицы, но своих-то лучше видать, и они видят. Кивают, здороваются, а кто и заговорит неровен час. А о чем говорить? Все уже говорено-переговорено, обсосано, замусолено, забыто, вспомнено и переговорено еще раз. Эти разговоры с коллегами навевают смертельную скуку и нервную боль - будто скрип пенопласта. От одного такого разговора приходится потом лечиться в одиночестве коньяком дня два-три.
Андрей Дмитриевич втянул голову в плечи и поглубже надвинул панамку на глаза. Узнают, все равно свои узнают. Лучше бы чужие узнавали, особенно молодые красивые девушки - говорили бы: "смотри, это знаменитый писатель Прудников". И взявшись за руки, подходили бы и, стесняясь, краснея, спрашивали всякие глупости. Милые девушки, спрашивайте, а я буду говорить - говорить солидно, посмеиваясь про себя. Да и вы ведь посмеиваетесь, если начистоту, изо всех сил стараетесь выказать уважение напыщенному старику. А на самом деле вам это все не нужно, вам бы молодого и здорового, чтобы говорил "короче" и тискал вас за всякие места, а вы бы взвизгивали и хохотали.
- Прудников! - раздался знакомый голос. - А я тебя искала!
Достали все-таки! Свои достали! С трудом, нехотя выпутавшись из паутины грез, Андрей Дмитриевич понял, откуда ему знаком этот голос - и удивился.
Светка Жердина, старая боевая подруга, можно сказать. Только последние пятнадцать лет они не разговаривали. Здрасти-досвиданья - и все. Страсть меж ними пролегла, как бездонная пропасть.
- Знаешь, а я ведь все эти годы думала о том, что ты сказал. Не могло это никак выйти из моей головы. Несправедливо это - литература не может не иметь цели. Пятнадцать лет прошло, а я все помню - твое лицо, пальцы, как ты держал сигарету. Противный ты тогда был мужик...
Да? А он-то думал, что она его хочет. Было это ему неслабым утешением, а она, оказывается, вот что - противный мужик. Врет небось. Ну или просто сама себе задним числом внушила, а на самом-то деле, нравился он ей тогда, еще как нравился. Эти взгляды, характерный блеск глаз. Он не мог ошибаться. Врет сейчас, без сомнения врет.
- Разозлилась я. Мало того, что не захотел меня, хоть я перед тобой буквально ноги раздвигала, так еще и над моими мыслями посмеялся. Но в результате ты мне, можно сказать, помог. Отверг мое тело, но разбудил мою душу. Я написала роман, который способен спасти Россию, а в перспективе и все человечество...
Ум Прудникова свернулся в комочек и привычно нырнул в пятки. Господи, да она спятила!
- Сегодня утром я поставила последнюю точку.
- Это хорошо, - сказал Андрей Дмитриевич.
- Ты серьезно, Прудников?
Андрей Дмитриевич пожал плечами. Он точно был серьезен, он не шутил, только вот в чем? Совершенно определенно он мог сказать одно - лучше бы, чтобы она ушла.
- А знаешь, Прудников, когда я поставила последнюю точку, я вновь вспомнила о тебе. Конечно, я помнила все время, все пятнадцать лет ты словно бы с гадкой ухмылочкой стоял у меня за плечом, но тут я будто бы не памятью, а вся целиком, с дрожью в коленях, с больной головой и животом после похмелья, вся, вся вернулась в тот момент, и снова говорила с тобой. И вдруг так отчетливо - не надо!
Жердина хохотнула.
Прудников нахмурился.
- Что не надо, Свет?
- Россию спасать не надо. Если в ней живут такие типы, как ты, и земля их держит, значит так и должно быть. В спасенной России вы жить не сможете. Вам гнилая почва нужна.
Андрей Дмитриевич открыл было рот, собираясь сказать, что это все очень интересно, но смог выдавить только нечленораздельное мычание.
Жердина достала из кармана джинсовой куртки флэшку и положила ее на камень.
- Это единственный экземпляр. Все остальное я уже уничтожила. Развинтила винчестер и покрошила диски молотком. Восстановлению не подлежит.
Боже, подумал Прудников, как все серьезно, как все, оказывается, далеко зашло. А он думал, ничего такого. Точнее, ничего не думал. Ну обиделась девушка, решила не говорить, только здороваться, ее дело, он возражать не будет, а тут вот что случилось. Беда, беда. Но что теперь он может поделать? Да и раньше бы не мог.
- Соблазнительно, да? - спросила Светка, облизав губы.
Андрей Дмитриевич не понял. Что соблазнительно? Он положил удочку на землю, аккуратно, чтобы она не соскользнула в воду, и поднялся.
Жердина взяла в руку другой камень, задумчиво посмотрела на него, повела туда-сюда, вверх-вниз, как бы примериваясь.
- А, что ты думаешь? - спросила она.
Прудников не знал, что он думает.
- А большой роман-то?
Света не ответила, положила камень на землю, сняла куртку, расстегнула на рубашке верхнюю пуговицу.
- Жарко. Я вот все думаю, если бы не Наташка, были бы мы с тобой вместе, или ты бы все равно точно так же на меня смотрел? Не как на женщину?
Она расстегнула еще одну пуговицу. Грудь у нее большая, подумалось Прудникову, наверное, если бы не Наташка, он бы с ней немного покувыркался. Вряд ли долго, конечно.
Он пожал плечами.
- Чего сейчас об этом говорить? Тогда была такая ситуация, сейчас вот такая. Я был с Наташей, так что...
Жердина расстегнула третью пуговицу.
- А знаешь, если б не ты, я бы не написала этот роман, и если б не ты, я бы не стала его уничтожать. И, знаешь, я снова хочу тебя, еще сильнее, чем прежде. И на этот раз ты так просто не отделаешься. У меня нет выбора, и у тебя тоже нет выбора.
Света вдруг отчаянно рванула рубаху и оставшиеся пуговицы брызнули фейерверком. Груди писательницы словно прыгнули навстречу Прудникову, как буфера приближающегося локомотива.
- Свет... - испуганно пролепетал Прудников.
Жердина схватила камень и со всего размаху ударила по флэшке. Пластмассовый корпус и кремниевые внутренности разлетелись осколками.
- Восстановлению не подлежит, - сказала Жердина.
Прудников сделал шаг назад, поскользнулся, взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие, но тщетно, и повалился спиной в воду. Он не умел плавать, но это было не важно, потому что из дна торчала коряга, которая как раз вошла ему под левую лопатку и вышла из груди.