Все равно в доме было неуютно. Нина уже и мебель переставила, выдвинув старый облезлый стол из темного угла почти в центр комнаты, а на его место отправив такой же старый и такой же облезлый секретер; бабушкину коллекцию злобных бабок-ежек засунула под самый потолок, расставив на нижних полках свои любимые техноприбамбасы; даже шторы повесила на высокие обнаженные окна, что для нее вообще было верхом хозяйственности и домовитости, - нет, ничего не помогало! И новые шторы, такие радостные и солнечные в магазине, здесь вдруг потемнели и померкли, окрасившись в тяжелую старую позолоту.
Нине не работалось. Какая там книга – статью бы вымучить, а то завтра придется класть зубы на полку. Напрасно мерцал тонкий экран ноутбука, раскрывал, показывал Нине новости, форумы, чаты, даже телепередачи, - голубое поле ворда никак не хотело засеиваться семенами-буквами, прорастать рядами аккуратных слов, складывать колосья в стожки абзацев и глав. Нина вертелась вправо-влево на офисном стуле, - одном из немногих привезенных с собой предметов интерьера, - и периодически ловила себя на мысли, что ей опять нужно срочно пробежаться по чатам, форумам, новостям…
Дело усугублялось тем, что у Нины не было темы. «Напиши, о чем хочешь, главное – чтобы это было интересно читателю». Спасибо за доверие! Как это может быть интересно читателю, если самому писателю в данный момент ничего не интересно? Вы когда-нибудь пробовали писать сочинение на свободную тему? Тоска…
«О чем же написать?» - размышляла Нина. Тренируя силу воли, она решила не смотреть в чат и повернулась к компьютеру боком. «Как же здесь мрачно! Надо люстру поменять и вкрутить везде самые мощные лампы. А то какие-то тени по углам, и еще сквозняк, наверное, - шторы шевелятся. Надо будет на зиму окна заклеить. Или поставить пластиковые окна». Тема благоустройства захватила ее воображение. Сейчас на пластиковые окна денег, увы, нет, но… Нина мечтала. Она напишет книгу, ее издадут невероятно большим тиражом, Нине заплатят… ну, пусть для начала ей заплатят пять тысяч долларов. А потом, когда она потратит их на окна и всякий остальной ремонт, пусть заплатят еще. Она станет знаменитой, ее будут приглашать на радио и телевидение, восторженные читатели… Воображение тотчас же подсунуло идиллическую картинку: она в Доме книги на Новом Арбате, раздает автографы, улыбается, отвечает на вопросы восхищенных читателей. Вся такая изысканная, стильная, стройная, - надо похудеть! – черное каре до плеч, пунцовые губы и ногти, поклонники стонут, падают на колени, тянутся к ней букетами, в стороне нервно курит Глуховский со своим «Метро» под мышкой, а из-за колонны выглядывает ревнивица Катя Гордон. Хотя там внутри курить нельзя, пусть он просто кусает губы, не зная, как поймать ее взгляд, небрежно парящий… над толпой, что ли? И с Катей Гордон - перебор, не надо Катю. О чем же написать? Нина опять повернулась к компьютеру.
Между тем комната действительно словно бы жила своей собственной жизнью. Размытые тени скользили по стенам, шторы едва заметно шевелились, как будто за ними тихонько крались куда-то маленькие осторожные человечки. «А напишу что-нибудь готическое», думала Нина. «В духе Алексея Толстого, только лучше. У меня будут не люди-упыри, а магический народец, вроде гномов. Да, гномы-упыри. Допустим, они живут в обычной квартире в углах, шкафах, под столами, за шторами. И когда хозяин квартиры остается один, они выходят…»
В этот момент сзади раздался неясный шум, и Нина, вздрогнув, быстро повернулась. Ничего. Ни упырей, ни гномов. Но сюжет-то уже вырисовывался!
«Значит, хозяин квартиры остается один. Он подходит к окну, хочет отдернуть штору, но натыкается рукой на что-то острое. Пальцы в крови. Он смотрит на руку, потом на штору, хочет понять, обо что это он так оцарапался, и вдруг видит маленькое злобное личико, длинные кривые зубы…» Позади опять послышался какой-то шум, но Нина уже не оборачивалась. Пододвинув клавиатуру, она быстро застучала по клавишам.

Статью она написала в виде дайджеста новой книги, согласовав предварительно синопсис с издательством. Согласование прошло легко и весело, на дружеской вечеринке, хотя редактор, ее давний институтский приятель от души поглумился над сюжетом.
- Гномы-упыри, значит? А что ж это, как русские – так гномы сразу? У всех вампиры нормального размера, а у нас? Мало каши ели? Или что они у тебя едят? – все хохотали, полупьяный редактор страшно рычал, разводил руки и пытался схватить ближайшую девушку, чтобы впиться ей в горло оскаленными острыми клыками.
Но то, что на вечеринке казалось Нине таким милым и остроумным, дома наваливалось темным шуршащим одеялом, лезло серыми тенями из углов, бегало неуловимо за шторами. Она откровенно боялась своей квартиры, фантазий и вымыслов, которыми сама ее населила, маленьких уродливых гномов под столом, бархатных летучих мышей у карнизов. Чем дальше, тем больше Нина видела примет странного, иррационального колдовства: любая лампочка в ее комнате становилась тусклой, часы то замедляли ход, то ускорялись, компьютер включался сам, открывая файл на последней, написанной накануне странице романа. Игры не загружались, интернетовские страницы тоже, зато почта работала исправно. Конечно, в ноутбуке поселился неопознанный доселе вирус, но Нине казалось, что это – происки упырей: почему-то они хотели, чтобы роман был дописан поскорее. И Нина работала.
Она писала без остановки. Руки легко порхали над клавиатурой, сюжет раскручивался стремительной спиралью, жизнь главного героя становилась все опасней, а смерть – все ближе. Но чем больше над ним сгущались тучи, тем страшнее было Нине. Ей казалось, что строки романа отражались в ее собственной жизни, как в кривом зеркале, - дом темнел и мрачнел, мутные тени на полу уже не стеснялись громко вздыхать, пододвигаясь все ближе, шкаф и секретер нагло скрипели закрытыми дверцами, в коридоре и на кухне ходили, шептались, звенели чайными ложечками. На шторы Нина боялась даже смотреть: они то бугрились, то опадали, то приподнимались над полом, впуская в комнату чей-то внимательный взгляд. Шуршали… Шелковый шорох в портьерах, шторах. Шорох в шторах, шорох. Нина не могла отвязаться от этой фразы, она зачаровывала ее неярким, приглушенным звуком «ш», который доносился уже, казалось, отовсюду, шептал, шелестел, звал. Неминуемым и безысходным веяло от этой фразы, остановившейся смертью, жизнью, которая никогда не вернется. Нина писала и беззвучно повторяла: «шорох, в шторах».
Она не заметила, как начала последнюю главу. Последнее сражение героя, битва насмерть с полчищами маленьких кровопийц, которые, уже ничего не боясь, ринулись на него из всех углов проклятого дома. Нина приостановилась. Сборник Толстого давно стал для нее настольной книгой, но теперь ей захотелось еще раз перелистать концовки рассказов про упырей и вурдалаков. Ей нужна была победа добра над злом, солнца над тьмой, жизни над смертью, но шорох, навязчивый шорох обманывал ее, отвлекал, а буквы, пользуясь моментом, складывались совсем не в те слова и фразы, и гномы-упыри выбирались из своих нор, приближались, скалились в тусклом свете слепнувшей лампочки. Нина взяла в руки толстый томик и вдруг замерла, не веря глазам. В комнате сильно потемнело. Вязкий как желе туман опустился на обложку, и имя автора словно расплылось, размылось, собираясь уже совсем в другое: «Т» превратилось в «П»… По? Шелковый шорох в портьерах, шторах… Как она могла забыть? А буквы снова расплывались, первая уже была «Г»… Нет, только не это, Гоголя я не выдержу! Отбросив томик, Нина впилась взглядом в спасительный - почти круг! - экрана. О Боже! Они уже набросились, уже рвали героя крысиными зубками, и клавиши подрагивали в нетерпении, ожидая последней ласки, которая вскроет и горло, и грудную клетки бедолаги. Нина чуть скосила глаза. Они были здесь! Они сидели, нетерпеливо скребя лапками, на столе, рядом с ноутбуком, на полу, их алые глазки жадно горели из-за экрана, на приоткрытых кровавых ротиках виднелись капельки слюны. Не смотреть! Я – хозяйка. Я – автор, я – Бог этой книги. И у меня в романе уже утро, надо только… только…
Клавиатура взвыла, и герой, сопротивляясь из последних сил, схватил со стола подсвечник с едва мерцавшими свечами, бросил его вверх, в окно, туда, где над задернутыми шторами виднелся прямоугольник закрашенного стекла. Звон, кусочек голубого неба и первые лучи солнца! Свечи упали на шторы, те тотчас же запылали, корчась и крича от боли, открывая дорогу солнечному свету. Завыли, запищали упыри, закрывая нежные глазки когтистыми окровавленными лапами. Нина заткнула уши, вскочила. На экране ноутбука разгоралось пламя. Плохо понимая, что делает, она протянула руку и нажала в выпавшем меню «Отправить». Потом с размаху дернула компьютер, оборвав провода, развернулась к окну.
- Пропадите вы пропадом! – швырнула.
Шторы запылали.

Выйдя из больницы, Нина очень выгодно продала эту квартиру и купила новую, даже двухкомнатную, но уже не в таком старом доме. Рукопись ее действительно не сгорела, успела уйти по почте к приятелю-редактору, ее напечатали, и Нина стала знаменитой за одну, что говорится, ночь. Но ни встречаться с читателями, ни продолжать творить в стиле хоррор ей что-то больше не хотелось. Она вообще изменилась после этого пожара, погрустнела, постарела, стала многого бояться, - например, прогулок в парках, ветреной погоды. Все ей казалось, что вокруг кто-то шепчет:
- Так ведь и мы … не горим…