Ник Перумов: «Заканчивается эпоха некроманта»
Фантаст Ник Перумов в России бывает нечасто. Живет в Америке, работает в университетском научном центре, изучает некоторые аспекты жизни дрожжей. Однако на прошлой неделе было много поводов появиться на люди: и «Роскон» проходил под Москвой, и завершение трилогии «Война мага» как раз вышло книжкой (и сразу же заняло первую строку списка бестселлеров). На ярмарке «Книги России» Николай встретился с фанатичными поклонниками, а за кулисами побеседовал с главным редактором «КО» Александром ГАВРИЛОВЫМ.
– Я бы хотел говорить не про новую книжку, да и вообще не про книжки, а шире. Писатель же в Росси и должен знать все про Родину, про свой народ.
– По крайней мере, должен стараться.
– Как у вас с ощущением Родины? Своего народа?
– С ним хорошо. Без него – плохо.
Я вот живу в Америке долго. Там жизнь мягкая и бестревожная. Вы как будто скользите в роскошном лимузине, так что даже начинаете за рулем клевать носом, того и гляди, тыкнитесь головой в приборную доску. А вот что потом с вами будет – большой вопрос.
– И однако же долгое время ничего не происходит.
– Я бы сказал так: те, кто чего-то хотят, они носом не клюют и иными органами не щелкают. А вот те, кому ничего не надо, кто не войдет в элиту никогда – тот получает возможность вот так вот разлагаться, толстеть от гамбургеров, дожить до восьмидесяти пяти лет, помереть от инфаркта, так ничего и не испытав в этой жизни.
– Россия, конечно, страна куда более интересная. Здесь тот, кто не попал в элиту, имеет возможность помереть лет в сорок, испытав массу ощущений.
– Я вам так скажу: за последний год, даже за последние девять месяцев, я приезжаю третий раз – без того, чтобы просто услышать краем уха русскую речь на улицах, постепенно становится физически нехорошо. Это не классическая ностальгия, которой страдал, скажем, Бунин...
– Но Бунин не мог вернуться.
– Да, вот поэтому у них была такая беспросветная, безнадежная ностальгия. Здесь другой случай. И это тоже своего рода испытание: когда ты знаешь, что ты можешь, конечно, но, с другой стороны, какие-то привходящие обстоятельства всякий раз препятствуют – и так далее, и так далее...
– Но жить в России, тем не менее, не хочется и не можется?
– Можется, и даже я предпринял в этом направлении определенные шаги. Другое дело, что в России отсутствует один очень важный компонент для меня и для моей жены. Мы оба – совершенно не деловые люди. Мы не умеем основывать малые предприятия, пилить бюджетные кредиты и уж тем более не можем продавать нефтянку «Бритиш Петролеум».
– Так а что же? Если я правильно понимаю, то едва ли не все ваши книжки проданы на экранизацию, книжки прекрасно продаются, по всяким там опросам вы не то фантаст номер два, не то фантаст номер три – это что ж, вовсе не кормит?
– Ответ очень простой. Я четыре года был профессиональным писателем. Достаточно долгий срок. С 94-го по 98-й. Это было веселое время, ничего не скажу. Было лихо: «Шашки наголо, руби танки!» И вдруг я поймал себя на том, что ложусь спать с мыслью о том, сколько я сегодня написал. Хватит ли этого? а что же мне делать, чтобы повысить выработку? как увеличить надои и привесы? каковы способы интенсификации? как сделать, чтобы экономика была более экономной? И тут мне стало совсем нехорошо. Счастливы те люди, которые могут без проблем считать, что все будет, как будет. Книжки как продавались, так и будут продаваться, а не будут продаваться – подвернется что-нибудь еще. Я вот так не могу. Мне нужно иметь что-то, что будет меня кормить. Чтобы я знал: могу в любой момент бросить. Могу не писать месяц, год – и при этом у меня есть моя специальность, которая меня кормит, и мои дети не будут зависеть от капризов ветреного вдохновения.
– Вы, то есть, не Достоевский, а Тургенев. Который жил на деньги от Спасского-Лутовинова, а писал так, для души...
– Ну, вот если бы было имение в Спасском-Лутовинове или хотя бы свечной заводик в Самаре, то все было бы гораздо интереснее.
– А чем же вам ваши дрожжи – не свечной заводик? Ничем дрожжевой заводик не хуже.
– Ну да, вот дрожжи и кормят. Только на этом заводике приходится работать за океаном.
– Забавно получается: с волхвами у вас вроде началась совсем русская тема – и вот этот самый писатель, который пишет всю эту русскую фэнтезю, живет в стране, которая его читателю представляется в лучшем свете потусторонним миром, страной мертвых, навью.
– Как ни смешно это сказать, университетская среда, где мы обитаем, она абсолютно не американская. Она давно уже универсальна, космополитична и в общем имеет странный, забавный порою вид. Там не принято вывешивать американские флаги, клеить их на бампер, писать «Power of pride».
– А вообще принято?
– Вообще принято, да. Девушке в порядке вещей надеть купальник с трусиками в цветах американского флага.
– Эротично.
– Нет, патриотично! А вот эта университетская среда – она чем-то напомнинает Париж времен Тургенева. С салонами, множеством людей, съехавшимися со всего мира, чтобы продвигать науку. Америка сейчас – единственное место в мире, где можно просто заниматься наукой.
– Ну хорошо. Давайте еще двигаться в ту же сторону. С одной стороны, вы такой классический персонаж жюльверновской эпохи: ученый, который пишет фантастические романы. С другой – если я правильно понимаю, между вашими дрожжами и вашими мечами...
– Между дрожжами и мечами, вы правы, нет ничего общего кроме некоторых глубинных аналогий. В мире, построенном вокруг этих мечей, действуют силы, которые являются персонификацией различного рода физических законов нашего мира.
– Это как?
– Ну вот есть у меня такой персонаж, которого зовут Неназываемый, который пожирает все, до чего может дотянуться. Он – тупая скотинка, ничего не умеет, только жрет. Он является аналогом свертывания пульсирующей вселенной. Я попытался представить себе, что же будет происходить при уменьшении вселенной, что там, за границей вакуума, что лежит за горизонтом событий и что можно этому противопоставить.
– И однако ж, я полагаю, что теория пульсирующей вселенной лежит очень далеко от сферы ваших научных интересов, не так ли?
– Да.
– У вас, получается, этакая творческая шизофрения: вы разграничиваете и разводите свое персональное пространство и пространство писательское. Причем, возвращаясь к началу творческого пути Николая Даниловича Перумова, мы там увидим обратный крен: Питер, конец СССР, но граница еще на замке, Карацюпа на месте, а пишется в этот момент роман про хоббитов, гномов и прочую западноевропейскую нечисть. А по мере переползания в западный мир возникает мощная русская тема.
– Ну, русская тема еще не возникла, еще только возникает. Я еще не опубликовал ни одной книги, только выложил в Сети рассказ.
Но, вообще, ты всегда тянешься к тому, что далеко. И пока ты тянешься к этому далекому, ты можешь вырасти, вытянуться. А если ты все время нагибаешься к тому, что под ногами, ты так и будешь скрюченный ходить. Пока мы ничего не знали о западной фэнтези, мне все это было ужасно интересно. А по мере того, как этот материал сыграл свою роль, захотелось сделать что-то на нашем материале, но не с классическими бабами-ягами. Так и получился волхв Всеслав и ряд других рассказов, еще не опубликованных и даже не вывешенных в Сети.
– Я знаю, что у вас была идея написать книгу военную. А что с этой идеей стало?
– Она осталась. Но настолько тяжелая для меня книга, настолько она требует больших усилий, прежде всего по осмыслению материала, что движется эта работа очень медленно. Если в «Маге» я – господин, то тут мне надо все еще прожить. Вот это бывает порой довольно мучительно – когда ты колеблешься, не зная, насколько истинно твое переживание, насколько оно соответствует тому, что было. Но план никуда не делся, какие-то главки и сценки пишутся, когда есть состояние, которое я в гордыне своей считаю соответствующим.
– То есть фантастику писать проще?
– Да, проще. Но, с другой стороны, в фантастике вы отвечаете за все. И если вы придумаете скучный, неинтересный мир, то никто вас не будет читать, и даже все ваше отточенное литературное мастерство вас не спасет.
– Это вы сейчас в кого кидаете каменья и дротики?
– Ну, стоит ли? Есть корпоративная этика, которая меня удерживает от того, чтобы называть имена. Есть авторы, которые пишут хорошо, правильно, прекрасным литературным языком, которые готовы поведать истины великие и страшные, новый апокалипсис, но люди равнодушно открывают их книги и равнодушно кладут их обратно. Я не знаю, почему это происходит. Никто не может дать внятного объяснения, иначе уже давно был бы разработан механизм выпуска бестселлеров поточным методом. Что должно быть еще, чтобы зацепило нерв, коснулось болевой точки, очень трудно сказать.
– Но вы же, наверное, знаете, что вы делаете с книжкой, чтобы ее было интересно читать?
– Когда меня спрашивают «А как?» – в основном, спрашивают молодые авторы, которые спят и видят, что сейчас они покажут всем, – я честно отвечаю, что я не знаю. Что я пишу так, чтобы мне самому было интересно. Чтобы самому хотелось плакать и смеяться.
– Снова появляется легкий шизофренический момент: расщепление на писателя и читателя...
– Да, причем читатель еще и собирается получить от этого чтения удовольствие, а не поджимать от стыда пальцы в ботинках.
– И что, никогда не приходится поджимать?
– Приходится, конечно, приходится. Есть книжки, которых я стыжусь, есть книжки, которые я не переиздаю, есть книжки, которые я писал под псевдонимом и делаю все, чтоб эти псевдонимы не раскрылись. Конечно, хватает таких книг, в которых вижу: не дотянул, в гордыне подумал «и так сойдет». Ан, не сошло.
– Вас в какой-то момент довольно активно шпыняли за симпатии к Тьме и Злу, а вы всем исправно отвечали, что это не про Тьму, а про Гармонию и Равновесие.
– Ну, утрируя, можно сказать так: когда я начинал, в фэнтези был довольно большой перевес в сторону сюжета победы над темным властелином. Властелин был, как правило, глуповат, имел огромную армию, но даже с численным перевесом десять к одному не мог победить силы Света и Добра.
Мне тогда казалось, что это настолько избито и истоптано, что пора перевернуть доску. Так поступал Касабланка или Алехин: переворачивал доску и доигрывал уже, казалось бы, безнадежно проигранную партию.
– А теперь не кажется ли вам, что в фантастике накопилось уже достаточно победивших черных властелинов?
– Да, пожалуй, маятник пошел в другую сторону. Поэтому, возможно, сейчас пришло время провести более четкий водораздел. Заканчивается эпоха Некроманта, приходит время новых героев. Я начал новый роман, в котором главным героем сделал совершенно светлого персонажа, не наивного альтруиста, а киника, который понимает, как устроен мир, но поступает в соответствии со своим моральным кодексом. Не потому, что это ведет к благу его лично или его народ, а просто потому, что, с его точки зрения, так правильно.
Беседовал Александр Гаврилов