Одежда смешна. Еще нелепей поступки.
Прохожие чаще поворачиваются друг к другу спинами,
Голос ближнего обычно слышен из телефонной трубки,
Расстояния до соседнего дома кажутся непреодолимыми.

Туфли на шпильке меняют на обувь из толстой кожи -
Каждый шаг знаменуется острой болью.
Наш климат не позволяет быть похожей на красоток из Cosmo,
Грядет время опустошения шкафов и антресолей.

Дом мой продрог, посинел. Вероятно
если бы мог говорить, то бы сказал, что простужен.
Вода в хрипящем кране едва ли теплей,
чем во дворе, в чутко дремлющей луже.

Опасно спускаться к реке. Но ходить по газонам можно.
Можно ходить без шапки - но это чревато гриппом.
Все голоса стали по-птичьи тревожны,
двери в домах и трамваях теперь закрывают со скрипом.

В трамвае тепло и сухо, даже лучше чем в вате,
притулиться с краю, почуять ломоту в теле.
Дома – насморк, диван, сигарета, яркий халатик,
И, наверное, кто-то, кто занял большую часть постели.

Люди грузны, тяжелы на подъем и бредут еле-еле,
если конечно, не ждет их станок или парта.
Я стремлюсь все реже вставать с постели,
коротая дни в обществе кошки и Сартра.

Весь мой дом стал кораблем, плывущим средь мрака,
мрак является тем, что умеет хранить секреты.
Мир за пределами комнат всего лишь листок бумаги,
прилипший к стеклу и не пропускающий света.

Дожить до весны - это значит сбежать из плена,
где ртуть стремиться к нулю, иногда – ниже.
Где каждый день завершается дрожью в коленях,
а ночь замыкается цепью четверостиший.

Осень. Сколько можно твердить о златом убранстве.
У осени свой закон - всему сообщать сонливость.
Парализуя время и искажая пространство,
придавая мыслям объем и неторопливость.